Людмила Леонидовна Попова

   Главная >> История >> Великая Отечественная >> Л.Л.Попова >> Глава 5


Глава 5. Женщина на войне

- Понимаете, оказались девчонки очень упорные и ответственные в полетах. У нас ни разу не было бомбометания не по цели – ни разу. А это бывало.
И работали. Да – были потери. Были… как говорится… кто-то сгорел, кто-то упал, кого-то сбивали, кто-то возвращался… Понимаете, это – нормальная боевая работа. И вот так мы прошли войну. И вот что интересно – у женщин все-таки физической силы гораздо меньше, чем у мужчин.

В.Д. - Духовной больше…

- Да, обычно больше. А здесь нужна была физическая. Вот представьте себе – «пешка» имела (по описанию Петлякова) загрузку только в бомболюки 600 килограмм. Мы вешали бомбы еще дополнительно, мы возили 1000 и 1200. При полной заправке – представляете, какая тяжесть машина.
Я летала с тремя летчиками. И только одна – последняя, Осадзе, она была очень сильная, маленькая такая, знаете, сильная – она могла поднять одна хвост, а с первыми двумя – начинаем взлетать – «Иди, будем ВЗЛЕТАТЬ»… С первой взлетали так (вот Нина у меня была): отдавали полностью штурвал и упирались вдвоем. Потом она давала левую ногу (обычно разворачивается влево самолет) и – давала газ. И - вот этот штурвал рвется, кричит: «Держи, держи, держи!», потом начинают рули работать, и я чувствую, как уже становится легче, и уже подъемная сила, и – «Убирай!». Со второй – говорила: «Иди, взлетать будем». Вместе… (смеется).

В.Д. - А у "пешки" кабина узкая, там тяжело вперед вдвоем штурвал отдавать…

- Да, вот такая маленькая кабина. Вы знаете – все наши куртки, которые мы носили, штурманы, они все были – отсюда досюда разорваны со спины – потому или я сюда проталкиваюсь, зацепляюсь; или я стою за пулеметом, здесь бронеспинка, значит, тут все у меня рвется. Между бронеспинкой и пулеметом – вот такой зазор (показывает сантиметров 40). И там же очень тесно и очень неудобно. И здесь внизу у меня еще и прицел. И вот так летали. И тем не менее летали.
Все это, конечно… Когда прилетели на Парад Победы – нам пригнали самолет туда… А там же, в Монино, академия летная – узнали, что мы будем облетывать машины – так они все летчики вылезли. Одни летчики говорили, что мы будем биться на взлете, другие – на посадке, третьи – еще чего-то. А те, кто с нами когда-то летал - стали заключать пари, и приличные – что мы и взлетим и сядем. Ну так оно и получилось. И единственное, что вечером… ну там, Дом офицеров… как же на танцы не пойти – смешно даже, все-таки нам по 20 лет… Знаете, я помню, я вошла в Дом офицеров – стоит кучка «академиков», как мы их называли, и о чем-то там разговаривает, и один говорит: «Вот счас мы спросим». Я не обратила внимание. А потом говорит: «Лейтенант, можно Вас?» Интересно… «Да, - говорю – пожалуйста». «Что делает у вас штурман на взлете?» Я говорю – «Как что?» «У вас каждый штурман стоит рядом с летчиком»… Я говорю – «Хвост поднимаем». «Как? И вы – так летали?» «Да». Была немая сцена, но я решила, что я все сказала и ушла. Вы понимаете – это очень тяжело. А если несколько вылетов? Один же оружейник не повесит бомбы… Повесить бомбы, укомплектовать, если бой был, боекомплект БТ. Березина турельный, 12,7 калибр.

В.Д. - Тоже, кстати, нелегкая штука…

- Знаете, это нелегкая штука. Вот я вам скажу такую вещь. Перед вылетом всегда нужно было поставить пулемет в рабочее положение – то есть его перезарядить, потом вернуть все, поставить на предохранитель. И вот значит, я кричу своему (да и все так) кричу своему технику: «Витька, иди, будем перезаряжать». Значит, вдвоем ведь не влезешь. Открывается люк. Я вишу на этой ручке, моего веса явно не хватает, (там усилие перезаряжания 110, по-моему, килограмм). Я вишу, а он тянет меня за ноги. До щелчка. Потом щелчок прошел, я кричу: «Все, хорошо, все, мы, значит, перезарядили!» Перезарядили, я поставила ручку обратно, поставила на предохранитель – все, закрыли – я полетела.
Воздушный бой. Ну, не бой – появились «фоккера». Пара зашла на наше звено. Мы все стреляли. Стреляли, все такое… Потом сели. Когда сели, прилетели – я говорю (там же вот такие большие гильзы), открывает Витька, техник – я кричу: «Витя, осторожно, весь люк… сейчас на тебя посыпется все…» Он открывает, они сыпятся, сыпятся… Я вылезаю. Он говорит: «Люда. Когда ты перезаряжала пулемет в воздухе? Смотри – целый патрон.» (Это нужно перезарядить было). И я вспомнила – что я жму и ничего нет! И вы знаете – вот эти сто двадцать килограмм я вот так (показывает – одной рукой) сделала. Я даже не помнила, я только потом вспомнила… Вот – откуда сила? Вот как человек держится за жизнь. Сколько я потом не пробовала… Мне потом Витька говорит: «Вот, придуривалась как, а! Ишь ты – говорит – иди, будем перезаряжать! А здесь – говорит – раз!» Ничего на земле не вышло. Я не знаю – это состояние аффекта? Особое состояние, потому что иначе это не назовешь. Это единственный раз, когда я, пролетав на «Петлякове» столько времени, да смогла перезарядить пулемет, да не где-нибудь, а в воздухе! Я говорю – я не помнила этого, я вспомнила только, когда он мне сказал – «Ты что ж это придуриваешься?»

- Я вам сейчас расскажу случай. Нас сбили, и у нас, в общем, машина была потеряна. А «пешки» делал Казань. И вот мы в Казань прилетели, получать новую машину. Там в Казани – вот где аэродром - мильон на мильон, как хочешь – так взлетай, так взлетай, так взлетай… Поле большое, все… И вот говорят: вот стоят машины (мы с техником прилетели) – выбирайте. ну, выбрал там техник машину, мы взлетели ее облетывать. Взлетели, а после второго разворота на «коробочке» - обрыв шатуна, разрушился мотор. Ну, на этом-то аэродроме – сели! Подходит машина, этот… «козлик». Выходят два инженера, правда вид замученный, серые – ну что, господи, я понимаю. И смотрят – такая вот дыра, шатун вылетел. А я и говорю – «Чего ж вы такие машины-то делаете, чуть не убились!». Этот инженер на меня посмотрел, открыл дверцу и говорит: «Садись!» Я села. Поехали. Мы подъехали… знаете, типа ангара – сборочный цех, такой большой, ворота закрыты, а там идет сборка. Мы подъехали, вышли, он открывает эту дверь, станки так и так стоят, посередине – проход. В середине проходим: мальчишки – играют в чехарду. 12-13 лет. Около каждого станка – ящик, понимаете? Иначе он не достанет, этот мальчишка. Дети, знаете, с такой вот шейкой, и тоже – голубые… но они дети – и они играют в чехарду. Они перепугались, мордочки такие… А он и говорит: «Вот сейчас на вашем самолете чуть не разбился экипаж». Стоят, опустили головенки. И я заплакала. А он говорит: «Видишь, кто делает тебе самолеты?» Я тут лихорадочно стала вспоминать, у меня всегда… нам же давали шоколад, и у меня в комбинезоне несколько плиток… Брала дощечки, связывала их с плитками и так клала – ну мало ли, вынужденная… Я быстренько вытащила этот шоколад. А их было человек шесть. Было у меня плитки три-четыре. Я, значит, сопли распустила, даю первому, говорю: «Вот возьми, и поделите со всеми». А он так смотрит и говорит: «А что это?» И вот этим детям НАДО дать медаль «За трудовую доблесть» или как она там называется, потому что они, их руками делали эти машины. И мы на них летали. А их вот в свое время – забыли! А у них – детства не было! Ну вот что он там – поиграл в чехарду, а может там не то, не так соединил, но он же ребенок – ему 12-13 лет, от силы 14.
А там и спали-то в этом цеху – смотрю там навалены какие-то куртки, чехлы…Он говорит: «А здесь они спят».
Я видела этих детей. И когда тут встал разговор… я не знаю, приравняли ли этих детей, которые работали на оборонных заводах… Не приравняли? Я читала где-то статью, что они сделали очень много, и они должны быть приравнены к тем, кто работал в войну.
В войну мне больше всего жалко было детей. И дети какие-то были… ну они придавлены грузом этой войны, вот этого недоедания. Я помню, мы стояли тогда в Ельне, а Ельню только что взяли, все разрушено… Знаете, появились первые беженцы, которые возвращались к своим деревням – там деревень не было, ничего. И вот идет женщина, на руках несет ребенка, двое за подол держатся. Приходит – там был ее дом. Ну, техники у нас в основном были мужчины, часть стрелков-радистов, - помогали вырывать землянки. Но пока еще дойдешь до Ельни. Вы знаете, что было? Когда утром перед вылетом идешь в столовую – вот, мы в землянках жили, вот – землянка, а здесь – было какое-то поваленное дерево, и они, дети, как воробьи, сидят на этом дереве. Никто никогда ничего не попросил – они молча сидят. У нас у каждой были «свои» дети. Вот в столовой повар ругается – дескать куда тащите хлеб, котлеты? А взяли, раз-два, в бумажечку завернули, во что-то там… «Вот, сами ешьте!» Чай выпили, это все… И вот когда каждая выходят – и встают только ее дети. И я однажды проследила – двое у меня было, мальчик и девочка, она была помладше, а мальчику было лет 5-6, он был уже глава семьи… Я отдала, значит – и они пошли, я вижу, куда они идут… Вы знаете, они шли до землянки, они не открыли эту бумажечку, ни крошечки оттуда не взяли. Вот, вы понимаете, как… И когда мы похоронили там… у нас экипаж сбили как раз, мы там похоронили… потом его перевезли в Ельню, а потом, говорят, в Смоленск. Был командир звена. Мы когда уезжали, то Женя Тимофеева, про которую я говорила, воевала она замкомандира полка – у нее тоже муж погиб, двое детей с бабкой осталось. Представляете, каково было ей воевать, когда она ходила в бой! И она, значит, самому старшему, Коля это был (лет десять ему) сказала: «Ты будешь нам писать, и, пожалуйста, ухаживайте за могилами». Коля каждый месяц или две недели присылал такое дли-и-иное письмо: он там писал «Здравствуйте…» перечислял всех. кто должны здравствовать. Потом «…что мы, слава Богу, получаем хлеб…». Дальше была приписка обязательная, это я запомнила: «А могилы ваши берегу, как глаз во лбе!». И потом – длинный перечень, кто нам кланяется… Они были очень ответственны, вот эти дети. Они рано повзрослели… «Могилы ваши берегу, как глаз во лбе!». И он написал: «Приезжали из Ельни, и я ходил вместе туда смотреть, где похоронили Люду, Аню и Лену». Там, значит, смотрел, а потом прислал письмо, что там поставили доски с именами…
И вот тогда детей этих было очень жалко. Ну, наверно, женщины по-другому к детям немножко относятся… Там, весна, и женщина с маленьким мальчишкой идет за этим… за плугом, в который женщина впрягается. Вот мы говорим: «Господи, чего ж у них аэродром стоит, стояла бы артиллерийская часть – дали бы им коней…» А тут ведь мы ничего не можем, женщины же…

Назад Вверх Следующая

Беседы, распознавание, обработка, сканирование © Всеслав Дьяконов, 2000-2002

Реклама