Вот так окончательно успокоились души двух
молодых пареньков из 43-го, младшего лейтенанта Гурия Николаевича Максимова
и красноармейца Кузьмы Алексеевича Чупрова, которые оставили свой след в
памяти людей...
Да, это не они совершили огненный таран на бородулинском аэродроме, но разве
от этого они не заслужили право быть награжденными боевыми орденами, за
которые заплатили своими молодыми жизнями. Оба погибших экипажа в летний
день 27 июля 1943 года уже потому заслуживают геройского звания, что
выполняя боевое задание шли на верную смерть! Мы уже рассказывали, что из
себя представлял немецкий аэродром в Бородулино под Любанью. При вылете на
боевое задание обоим экипажам была поставлена задача на «свободную охоту».
Они могли выбрать цель и менее защищенную зенитными орудиями, могли бомбить
и расстрелять на дорогах подвоза любую колонну противника, могли сбросить
бомбы на небольшие гарнизоны противника и уйти живыми, вернутся на свой
аэродром! Но! Они, экипажи Максимова – Чупрова и Ляпина – Кузьмина выбрали
самое тяжелое, самую трудную цель для штурмовиков! Они понимали, что идут на
верную смерть! Вот в чем величие их ПОДВИГА!
Но представьте себе еще более страшную картину. Идти на верную смерть и
знать, что ни кто и некогда не узнает, как ты прожил свою последнею минуту
жизни. В какие-то доли секунды принять решение идти на таран, а может быть
всю свою жизнь готовиться к этой единственной минуте? Тем не менее, решение
было принято, и обхваченный пламенем штурмовик, снова развернувшись на цель,
уверенной рукой летчика пошел на огненный таран. Не нам знать и судить, что
думали Иван Ляпин и Михаил Кузьмин в своем последнем пике. Ясно только одно,
что самолет был направлен на склад боеприпасов по велению и решению
командира экипажа – летчика. Мы не знаем, воздушный стрелок Михаил Кузьмин
был убит или ранен, а возможно и жив, и ни кто не когда не узнает, какими
фразами обменялись они в полете, через переговорное СПУ над вражеским
аэродромом. Страшно погибнуть вот так! В самом деле, приняв геройскую смерть
остаться на более 60 лет неизвестными... И в семьях кроме заученной «на
зубок» штампованной фразы – пропал без вести больше ни чего... У обоих были
уже свои семьи – жены, а возможно уже и дети, что скорее всего. Да и матери
с отцами, братья и сестры остались, не ведая, как дорого они отдали свои
молодые жизни. Ивану Ляпину на то время было 25 лет, а Михаилу Кузьмину –
28.
Так вот, поэтому и нужна работа - поисковиков. Что бы вот так, когда уже
кажется, что не осталось ни малейшей зацепки установить судьбы погибших
приходили в дома наших сограждан горькие, но долгожданные конверты с
письмами от поисковиков. Жаль только, что время берет свое, почти полностью
ушли ветераны, кто перенес на себе страшное лихолетье войны, вынес весь
тяжкий груз крови и смерти. Понятно, что давно ушли родители, тех, чьи
останки мы сейчас находим на полях сражений, ушли из жизни почти все жены,
уходят сестры и братья, да зачастую и дети. Но живет, живет еще в сердцах
последующего внучатого поколения та жажда правды, и вера в то, что не могли
бесследно пропасть их деды... У каждого живущего на земле был и есть свой
крест, который он нес и несет по жизни. И все имена, даже бесследно
пропавших, знает Бог! А еще почти в каждой русской семье (не от названия
страны, а от священной Руси) живет память, о тех, кто положил начало их
роду. Пускай не до десятого колена, но помнят и почитают тех, кто отдал свои
жизни, или вернулся калекой (не только в физическом смысле) с войны, и
прожил те страшные годы... Нет неизвестных солдат, есть страшная
человеческая беспамятность... Бог всем судья...
Параллельно происходящему шел поиск родных и близких летчика Ивана Ляпина и
воздушного стрелка Михаила Кузьмина. К большому сожалению, до сих пор не
удалось найти родных и близких Ивана Пантелеевича Ляпина. А вот осенью 2008
года, первыми откликнулись коллеги-поисковики из Татарстана. Из
Республиканского поискового объединения «Отечество» Рафик Салахиев сообщил,
что удалось разыскать дальних родственников Михаила Михайловича Кузьмина. В
один из осенних дней 2008 года Рафик и Мария Салахиевы встретились в Казани
с женой его младшего брата Алексея – Ниной Парамоновной Кузьминой.
Записанный ими рассказ на диктофон, мы приведем полностью, так как именно в
этом диалоге передается та душевная атмосфера, та сила духа русских людей
перенесших за свой век столько горя и страданий.
Кузьмина Н.П.
«… Беседа с родственницей М.М. Кузьмина – женой его младшего брата Алексея
Ниной Парамоновной Кузьминой. Беседовали Рафик и Мария Салахиевы. г.Казань,
7.12.2008.
– Нина Парамоновна, Илья Геннадьевич Прокофьев, поисковик из Ленинградской
области, разыскивает родственников членов экипажа Ляпин‑Кузьмин. Он
установил, что именно этот экипаж совершил огненный таран склада боеприпасов
на аэродроме д.Бородулино Ленинградской области летом 1943 года. Обратился к
нам за помощью собрать больше информации о Кузьмине Михаиле Михайловиче
здесь в Татарстане. Вот мы и пришли к Вам, так как, оказалось, что никого из
людей, кто знал Михаила, кроме Вас, уже не осталось.
– И Мишу некому даже перевезти и здесь похоронить?
– Нет-нет, о захоронении на родине речи не идет. От них ничего не осталось,
после тарана.
– Нина Парамоновна, родственники Михаила Михайловича кроме Вас еще есть?
Сохранилось ли фото Михаила Михайловича?
– Из Кузьминых? то я только одна, сноха их, осталась, Кузьминых нет. Есть,
правда еще сестра Михаила Михайловича, но она уже лет 30 больная на голову.
Мой сын очень гордился, что он Кузьмин, говорил: «Я один Кузьмин остался!» А
вот скоро три года будет, как умер. Фотокарточек Мишиных не осталось. К
сожалению, я увезла все фотографии к дочери, в другой город, может там и
было что, но едва ли. А в Казань приехала менять паспорт и осталась по
состоянию здоровья. Может, карточка и была. Миша – одно лицо с моим мужем,
(показывает фотографию мужа, Алексея).
Миша, Леша и Сережа –
одно лицо. У бабушки одна была карточка, которую она все время держала у
груди, она была очень маленькая. Но она вряд ли сохранилась. Фотографии не
сохранились, так как дети играли с ними. Свои-то документы я держала в
детском саду (на работе), а дома ничего не сохранилось, столько детей
маленьких в доме было всегда, они все изорвали. Мне кажется, у бабушки одна
фотография была Сережи, Саши и Миши. Но уверяю, фотографии не сохранились,
когда бабушка умерла, фотографии уже валялись, дети с ними играли.
– Расскажите, пожалуйста, о семье Кузьминых.
– Мишу я не знаю, муж мой был в семье их самый младший, последыш, пришла я к
ним в дом после войны. На войне были Миша, Сережа, Саша и Тоня. Тоня 2,5
года на фронте была. «Один раз, - говорит, - такой был бой, утром смотрю, я
стою одна с винтовкой, никого живого нет, все полегли. Стою одна, а ветер
воет! ноябрь был месяц. А куда мне идти я и не знаю. Туда оглянулась, там
земля с небом сходится, сюда смотрю, там тоже земля с небом сходится.
Я шла-шла и нечаянно попала к своим, весь день и всю ночь шла, не зная куда
иду». Вернулась с войны здоровая, после войны работала бухгалтером.
Из братьев знаю только Сашу – Саша вернулся с фронта, был потом военный,
служил в Иркутске, два раза за то время сколько я в этом доме жила, приезжал
в гости, потому я его и знаю, погиб Саша при исполнении служебных
обязанностей, лет в 50. Миша и Сережа пропали без вести, похоронки не было,
я только слышала о них от бабушки. У Кузьминых была интересная семья. Я к
ним пришла в большую семью на Аметьево. Я из другой семьи – деревенская, но
приехала в город учиться: мой крестный был директор завода, дочь его (моя
двоюродная сестра) – врач, сын – инженер на 16‑м заводе, а вышла вот замуж в
дом, где 17 человек, восемь из них детей. Нас на Аметьево называли дружная
семейка – никогда не ругались. Мама Мишина – бабушка Вера (отчество не
помню, звали все ее «бабаня», это вместо «мамы», почему-то ее и в деревне
все так звали, я пришла к ним и тоже так звала), Тоня (1925‑го года
рождения, красавица) – сестра Миши, ее 2 детей, другая сестра с мужем у них
4 детей, Вася самый старший брат Миши (с 1912 года, его на фронт не брали –
менингит перенес, очень красивый был, но слабоумный после болезни), я с
мужем, наши 2 детей, двоюродная сестра (крестница), у нее ребенок был, а
дальше – я со счета сбилась (смеется), столько лет прошло... Жили на
Аметьево в доме большом, ну как большом – обычном деревенском, площадью
метров 50. Спали, кто, где придется – кто под кроватью, кто на кровати, кто
на столе, но главное – семья была интересная: никогда никто ни с кем не
ругался, все были с юмором, жили очень весело, дружно. Помню, бабаня всегда
с детьми возилась, нравилось это ей, всегда вокруг нее 5‑6 детей, она просто
сидит и приглядывает за ними, родители заняты. Вот такая она была добрая
очень.
Мишу не знаю, вот муж мой очень пел хорошо, на баяне играл, в Германии
служил четыре года, на аккордеоне играл. Когда уходил в армию (послевоенный
призыв), дом еще в деревне стоял, через год дом с разрешения его перевезли
из деревни Среднее Девятово на Аметьево в Казань, всей семьей перебрались в
Казань.
‑ Расскажите о самой деревне.
‑ Деревня наша была большая, я тоже родом из той же деревни, что и Кузьмины.
Я всегда ездила в деревню, я ее любила. В Среднее Девятово у меня оставались
мачеха и сестра моя, но уже 22 года, как бабушка (видимо – мачеха, прим.
М.С.) умерла, с тех пор я в деревню не езжу, а сейчас там из родни никого
нет, даже троюродных не осталось. В 30‑40‑е годы в нашей деревне была школа
только четырехлетка, а в соседней деревне, через три километра,
в Смолдеярово, церковь большая стояла, школа семилетка. А после семилетки мы
только трое из нашей деревни кончили 10‑летку – в Лаишево в райцентр надо
было ехать. Тогда ведь после войны учились‑то за деньги, это только кто
ничего так жил, небедно, мог себе позволить много учиться. Как учился Миша –
не знаю, у нас большая разница в возрасте, я его в деревне не знала,
маленькая видимо еще была. Кузьмины очень способные. В деревне они жили
бедно по сравнению с нами. У них так много народу было. Работали крестьянами
– что придется – на всех работах деревенских. Бабушка (т.е. мама Миши) у них
была очень добрая, хорошая, но отец у них любил водку пить (это я только по
рассказам знаю – отца их я уже тоже не застала), дети все по матери пошли –
добрые, веселые, способные. Вот мой Леша, например, – не было такого дела,
какое бы он не сумел сделать, даже шорты сыну сам шил, в магазине таких не
купишь. Все они такие были. Ну и раз Миша из деревни уехал в те годы, значит
тоже очень способный был – ведь из деревни в то время не уезжали.
‑ А что Вам известно о семье Михаила Михайловича, как женился, как в Омск
уехали, как там жили.
– Бабушка про это не рассказывала. Михаил женился на Шуре. Бабушка только
смотрела на карточку и говорила: «Миша, Миша ты сам себя погубил». Его бы на
фронт не взяли. Он работал на заводе начальником, на весь завод была бронь.
К жене его приехала сестра, жила у них, и жена стала ревновать Мишу к
сестре, Миша был очень симпатичный, зря ревновала, ничего не было. Вот Миша
не выдержал быть меж двух огней, он ушел добровольцем на фронт. Шура после
войны вышла замуж быстро. Жили где‑то в Казани, потом в Шеланге. Сын Миши
Володя, как‑то приходил перед призывом в армию, не очень ладил с отчимом,
месяца три до армии жил у бабушки на Аметьево.
А в деревне про Мишу никто ничего сейчас не знает. Там сейчас уже больно‑то
коренных жителей не осталось. Вот пришел ко мне мой брат, он живет в Казани,
а в деревню ездит, на кладбище к родителям. Говорит: «Нин, я тебе новость
скажу, в деревне гудят во всю, я вот, например, не знаю кто это Кузьмин
Михаил Михайлович». Я говорю: «Да это же мой деверь! Кузьмин Михаил, отца
тоже Михаилом звали. На фронт ушел вот когда. Это же моя родня, как же я не
знаю».
Я Кузьминых‑то знаю, но вот Сережу с Мишей не застала – не знаю. Жалко, что
поздно нашли, бабушка так его ждала. Все ходила и носила маленькую карточку,
все смотрела. Я говорю: «Бабань, что ты все смотришь карточку,
расстраиваешься только». – «А, я посмотрю, посмотрю, и легче мне бывает, и
лучше я сплю». Я была молодая, не понимала, говорила: «Смотри-смотри, будешь
легче спать». А теперь я сама старая, тоже смотрю- смотрю на фотографии и
потом лягу спать. Все пережить это надо, оказывается! Это надо все
пережить...
Чуть пораньше нашли бы, чуть пораньше бы. Какая радость была бы бабушке.
Умерла бабаня примерно в 1970‑м году, а отец умер до войны или в первый год
войны. Четверо детей были на войне, двое погибли, а бабушке ничего за это
тогда не давали. Да она ничего и не просила. Раньше бабушки вон, какие были,
смирные такие…».
(Сноски по интервью):
Аметьево – это поселок в Казани, в годы войны это была окраина, теперь 5‑10
минут от центра. Стоит отдаленно на горе, поэтому там до сих пор много
частных домов, правда все уже современные. Дом Кузьминых не сохранился.
Шеланга – село в Верхнеуслонском районе Республики Татарстан, на другом
берегу Волги.
Кузьмины дети – Василий 1912 г.р., Михаил 1915, Сергей ок. 1918, Александр
ок. 1921, Тоня 1925, Александра 1927, Алексей – 1927 г.р.)
Обсудить на форуме
