Кущёвская
«пилотом можешь ты не быть, летать научим
всё равно»
Комэск Титаренко
Я попал в Краснодарское училище, обучающее
иностранных «друзей». Кущёвская, в/ч 19104. Командир – полковник Бурков.
Зам. командира - подполковник Торопов. Штурман – Косенков.
Первая эскадрилья. Командир – майор Дивак. Зам. командира АЭ – майор
Абрамян. Командир звена капитан Болдаков. Здесь я встретил троих «качинцев»,
с которыми выпускался. Это были: Елисеев Витя, Бендюк Саша, Исаев Слава. Они
попали сюда сразу после выпуска, счастливчики.
В полку было три эскадрильи. Первая летала
на МиГ-21МФ, так называемый "экспортный" вариант, и была самой рабочей
эскадрильей. Вторая летала на МиГ-21бис. Обучала, точнее, переучивала уже
опытных лётчиков из «братских» стран на последнюю модификацию МиГ- 21, и
прозывалась «банкетной». Третья - на МиГ-17.
На меня смотрели с некоторым недоверием,
видимо думая, что я или «блатной», или прислали на обмен самого никудышного
лётчика. Но впервые, на четвёртый год моей службы инструктором, мне выделили
койку в общежитии. Это был великий прогресс! Я был всего лишь старший
лейтенант, а уже имел койку! Спасибо тебе страна!
Полк жил нормальной размеренной жизнью. У
него не было лагерного аэродрома, располагался он недалеко от трассы,
ведущей от Ростова-на-Дону к Краснодару, рядом была большая станица
Кущёвская. Столовая работала несравненно лучше, чем в «Котлах», да и условия
службы были легче.
Во второй половине января начал летать. В
то время начался «бум» разработок и изготовления «Схем полётных заданий» по
всем видам подготовок. У какого-то высокопоставленного кретина в его курином
мозгу родилась эта идея и пошло… Меня послали в командировку в «Котлы» за
опытом. Нужно было перефотографировать все схемы, чтобы у нас сделать копии.
Два дня я занимался этой творческой работой. За это время побывал в гостях у
многих моих друзей. Они получили квартиры, семейные уже люди, с детьми.
Александров Саша, Степанов Володя, Шилов Саша. Мы были искренне рады
повидаться.
В начале июня начали летать с курсантами
Ирака. Мне дали двоих: Джасим Мохсин и Кемаль Ибрагим. Это были
представители не простого народа, а определённого слоя элиты. Когда я
спросил Джасима, кто его родители, то он, слегка смущаясь, ответил: «У меня
папа – феодал». Люди они были во многом иные и психология общения с ними
требовала учёта их менталитета (восток – дело тонкое). До «Союза» они успели
немного поучиться в Италии, а затем должны были заканчивать лётную практику
в США. Но после определённого поворота в политике попали к нам. Мы для них
были авторитетны только как лётчики, во всём остальном они ориентировались
на Запад. Радости от того, что попали к нам, у них, естественно, не было.
«Секретное оружие»
Наша первая эскадрилья в 1976 году
побывала в спец. командировке на Кубе. Мне рассказали интересную историю. Я
там не был, передаю, как слышал.
В разгаре война в Анголе. Кубинское
правительство оказывает интернациональную помощь угнетённым братьям, оружием
и людьми. Для того чтобы не ослаблять авиационную группировку на «Острове
Свободы» по просьбе кубинцев было решено послать туда наш лётно-технический
состав для создания видимости прежней активности авиации.
Из нашего полка была выделена авиационная
эскадрилья. «Секретность» миссии была обеспечена. Всех лётчиков одели в
гражданскую одежду, которая состояла из одинаковых светлых плащей и таких же
шляп. Такая экипировка не соответствовала ни времени года у нас, ни тем
более на Кубе и вызывала нездоровый интерес как у сотрудников милиции, так и
у авиапассажиров.
Прибыли, разместились, изучили район и
приступили к полётам. Продолжая «усугублять» военную тайну было приказано
вести радиообмен на испанском языке.
Пытаясь как-то приспособиться, лётчики
писали на наколенных планшетах русскими буквами испанские слова и фразы.
Возникла большая проблема во взаимном понимании с группой руководством
полётами, так как они отвечали на таком же «испанском».
Наверное, американские «коллеги» на
ближайшей авиабазе расходовали последние силы, доходя до истерик от смеха,
слушая ежедневные бесплатные шоу в эфире. Как чуть позже выяснилось, они
были хорошо осведомлены, кто прилетел на «Остров свободы».
А вообще там было очень хорошо. Прекрасный
климат, обилие солнца, моря, невиданных фруктов и других радостей жизни,
делали жизнь лётного состава почти волшебной сказкой.
Несколько омрачало идиллию нахальное
поведение американских самолётов-разведчиков SR-71 «Чёрный дрозд», которые,
пользуясь тем, что на вооружении Кубинских ВВС не было высотных
перехватчиков, летали прямо над головой на недоступной для фронтовых
истребителей высоте. Самолёты, на которых летали наши лётчики, имели
статический потолок 18 километров, а SR-71 обычно ходил на 22–24 км и
чувствовал себя в полной безопасности, что так любят американцы.
Наши пилоты посовещались и решили проучить
«зарвавшихся империалистов». Выбрали самолёт с самым лучшим по тяге
двигателем, сняли с него всё, что только можно было снять, и даже то, что
нельзя. Из вооружения осталось только нахальство. Все эти меры привели к
тому, что грозный истребитель превратился в «голубя мира», но с прекрасными
лётными характеристиками. «Враг» обо всём этом не догадывался.
Лететь решил сам командир эскадрильи. Весь
личный состав собрался на командный пункт наведения, где можно было не
только видеть на экранах локаторов будущий поединок, но и слышать радиообмен
американских «коллег».
«Чёрный дрозд» появился как обычно, с
севера и шёл на высоте 24 км прямо на наш аэродром. Команда на взлёт - и наш
серебристый «голубь мира» на полном форсаже стремительно пошёл в набор
высоты. Почти сразу оператор американского пункта наведения ленивым голосом
предупредил пилота SR-71 о взлёте перехватчика.
Наш истребитель шёл по схеме разгона
и, достигнув более чем 2-х кратной скорости звука, в точно рассчитанный
момент, резко пошёл вверх.
- Джон, Я - Фокстрот–125, перехватчик пошёл на тебя;
- Пусть идёт, у меня 72 000 футов (~ 24 000 метров).
Дальше операторы американского радара таким же ленивым голосом стали
сообщать своему пилоту удаление до нашего истребителя и его изменение высоты
через каждые 1000 метров. До 18 000 метров тон их голоса не менялся, но
потом, видя, что темп набора высоты перехватчика не снижается, их доклады
стали сначала тревожными, а потом уже паническими.
- Джон, Я – Фокстрот–125, быстро уходи, уходи, он уже выше тебя!
А наш «голубь мира» уже вышел по гигантской параболе, за счёт потери
скорости, на высоту под 30 000 метров и оттуда со снижением и разгоном
скорости стремительно настигал «Чёрного дрозда».
SR-71 уже вывел двигатели на максимальный
режим, но, из-за инертности разгона скорости на такой высоте, быстро уйти не
мог. Куда только подевался самоуверенный тон радиообмена американцев. В
эфире уже был крик:
- Джон, немедленно уходи, уходи, он тебя догнал!
- Не могу оторваться, двигатели на форсаже!
Наш комэска, для «подогрева» ситуации,
доложил на КП на чистом «испанском»:
- 738 - цель в захвате, к пуску готов!
«Чёрный дрозд», икая от страха, на форсаже
удирал со снижением в сторону океана, а наш «голубь мира», почти без
топлива, снижаясь по крутой спирали, пошёл на посадку.
Победа была полная!
После этого случая в течение месяца
американские самолёты-разведчики вообще не летали в нашу сторону.
Видимо всё это время их спецслужбы
работали над загадкой, какой секретный самолёт появился на Кубе, что так
легко мог добыть их «Чёрного дрозда». Вообще вся командировка оставила самые
приятные воспоминания у всех без исключения. Были привезены много больших
красивых морских раковин, чучела океанских черепах, маски из чёрного дерева.
Манящий кусочек тропического мира.
Но вернёмся на родную землю. Организация
процесса обучения иностранных военнослужащих мало чем отличалась от нашей,
«совковой». Результат не замедлил сказаться, - практически все наши
«друзья», посмотрев на достижения главной страны соц. лагеря, ни под каким
видом не желали ничего подобного у себя на родине.
 |
|
Савосин Сергей. Кущёвская, зима
1979 года |
В военном городке осенью сдавали новый
дом. Всем холостякам пообещали по однокомнатной квартире из старого
жилфонда, но мы не поверили, и правильно. Но всё же, маленькое чудо
произошло. Мне и моему другу, Сергею Савосину, волевым решением командира
полка, полковника Буркова, выделили небольшую, но ОТДЕЛЬНУЮ(!) однокомнатную
квартиру. Первый этаж, угловая, требующая ремонта, с изношенной сантехникой,
но это было несравнимо с «общагой».
Когда я слышу песню Визбора «В Аркашиной
квартире», я всегда вспоминаю нашу 52-ю в ДОС №4. Эта квартира в нашем
военном городке была каким–то центром притяжения, символом свободы,
молодости, веселья. Все наши друзья, с жёнами и без них, постоянно стекались
к нам, по любому поводу и без повода. Сколько в нашей квартире было выпито,
спето, сказано… Какое количество любви и лётного братства прошло через неё…
Мне кажется, что и сейчас, в каком-то ином измерении «там бродят наши тени»…
Я иногда вижу сны, где я опять в нашей квартире №52, и нежные волны любви,
молодости и надежды, мягко обнимают меня…
В нашей эскадрилье кроме курсантов Ирака
обучались и слушатели из Эфиопии. Вывозных полётов у иностранцев было в
четыре–пять раз больше, чем в наших училищах, но и это не сильно помогало.
Списывались по «нелётной» до 70%, а вылетевшие самостоятельно чаще всего
требовали постоянного контроля. Как–то рулим с курсантом и слышим, как
курсанту Эфиопии, заходившему на посадку, дают команду «на второй круг». Он
начинает так «уходить», что четыре раза выводит самолёт на критические углы
атаки, всё это на высоте метров сто, не больше. Но совместными усилиями
руководителя и помощника руководителя полётов всё же не дали случиться
катастрофе, его завели и посадили. Приехал разбираться начальник училища
генерал Полуйко. Я случайно оказался свидетелем душевной беседы, с одной
стороны – генерал и рядом командир полка, с другой – старший лейтенант
Спасский.
 |
|
Спасский Коля. Кущёвская, лето 1979
года |
Полуйко: - расскажите, товарищ инструктор,
как вы обучали курсанта уходу на второй круг?
Инструктор: - товарищ генерал, я обучал курсанта…
Полуйко: - МОЛЧААААТЬ!!! (я никогда не слышал такого ужасного рёва от
человека)
Инструктор: - …
Полуйко (совершенно спокойным голосом): – так я слушаю, как вы обучали
курсанта?
Инструктор (после паузы): – Товарищ генерал, я…
Полуйко: - МОЛЧАААТЬ!!! (звук любой сирены – отдыхает!). И обращаясь к
командиру полка: - Бурков, он не знает, как разговаривать с генералом.
Полуйко: - Так вы будете отвечать? Что вы молчите? Вы что, онемели?
Инструктор: (наконец осознав ситуацию и не поддаваясь на дальнейшие
провокации, стоит, опустив голову, всем своим видом изображая раскаяние и
что он «больше не будет») …
Удовлетворённый генерал уходит, мизансцена
окончена. У этого начальника была ещё некоторая особенность, - он очень
уважал хорошее сало. Когда Полуйко прилетал в полк и на столе в столовой для
него ставили сало, то никаких претензий обычно не было, но если с этим
деликатесом не угодили, мало не покажется никому.
Из Москвы прилетел полковник Туркин. Всех
лётчиков полка собрали в большой класс и он стал нас поучать как работать с
курсантами и как их правильно обучать технике ухода на второй круг, всё это
- в оскорбительной для нас форме. В этот же день, он решил полетать в ночную
смену. При заходе на посадку по плану у него был проход на второй круг от
ближнего привода. Он так «грамотно» начал уходить, что сел до полосы метров
за сто, с последующим «выползанием» на бетон сильно покалеченного самолёта.
Туркин быстро уехал в Москву, но его вернули к нам «на исправление». До
конца года он был старшим по строительству тренажного корпуса на аэродроме,
с чем вполне справился.
Одна из больших сложностей в руководстве
полётами с участием иностранцев заключалась в том, что даже незначительное
отклонение от стандартного режима, а, следовательно, и от заученного
радиообмена, вызывала большие проблемы. Обычно в одной эскадрилье обучалось
две-три национальные группы, иногда и больше, а иметь на КДП столько
переводчиков не было возможности. Пытались выйти из этого положения
привлечением специально выделенных курсантов из числа обучавшихся, но быстро
отказались от этой идеи. Когда в воздухе возникала нестандартная ситуация,
то почти всегда в эфир шёл такой сумбурный доклад, а часто и на совершенно
непонятном языке, то только с помощью наводящих вопросов можно было примерно
понять, что случилось.
 |
|
Аннус Саша с курсантом из братской
африканской страны.
Хорошо видна особенность "общения". Кущёвская 1979 г. |
Один из примеров подобной ситуации.
Курсант после взлёта перебрал заданный эшелон при полёте по большому кругу.
Дальнейшие действия почти правильные. Он уменьшил обороты двигателя и
снизился до заданной высоты, но, переведя самолёт в горизонтальный полёт,
забыл самую «малость» - добавить обороты двигателя. Через несколько секунд
скорость стала падать, а самолёт опускать нос. Курсант, взятием ручки
управления «на себя» вывел машину «в горизонт», скорость продолжала падать,
нос самолёта опускается, курсант опять… Когда скорость упала до 400 км/час,
самолёт почти перестал реагировать на управление и начал плавно снижаться.
Вот тогда и прозвучал доклад: «18 – самолёт не работает». Ешё хорошо, что
доклад был внятным, хотя и совершенно безграмотным, и уж совсем хорошо, что
инструктор этого курсанта стоял рядом с РП на КДП и увидел снижающийся
самолёт. Успели дать команду: «18 – обороты 100%, плавно переводи в набор».
Он успел, хотя до земли оставалось примерно 300 метров. Потом его долго
ловили, так как он «с перепугу» опять перебрал высоту и скорость, но
пространство перед ним уже очистили и на «соске» завели на посадку.
Должность ПРП, при работе со столь
специфичным контингентом, требовала большого опыта и очень тонкого умения
управлять заходящими на посадку курсантами. После многочисленных грубых
приземлений, а то и аварий, приказом командира полка были определены всего
шесть человек, которых разрешалось назначать ПРП при самостоятельно летающих
курсантах. Решение совершенно правильное. Курсанты были совершенно уверены,
что если «помощником» назначен лётчик, которому они полностью доверяют, то
они, точно выполняя его команды, гарантированно совершат нормальную посадку
при любом стечении обстоятельств. Руководителю полётов строго не
рекомендовалось вмешиваться в работу ПРП.
Характерный пример (как же себя не
похвалить). Начинаем полёты в первую смену, безоблачно, видимость 8–10
километров. Первые два часа «помощником» работает наш штурман эскадрильи
Лёша Горбулин, а потом я. При выполнении второй «заправки», подходя к
аэродрому слышу, что дают взлёт сразу трём самостоятельно летающим
курсантам, двое из Анголы, один из Эфиопии. Захожу на посадку и вижу, что
видимость из–за дымки резко ухудшилась до двух километров. Причём, именно в
слое ниже 1000 метров. После посадки бегу к телефону и говорю РП о видимости
на малом кругу и что самостоятельно летающих курсантов выпускать нельзя и
еду «на вынос» менять Лёшу.
Доложил, что смену произвёл. РП звонит мне и говорит: «Что делать? На
запасной аэродром посылать не хватит топлива, у них заправка «короткая». Да
даже если бы и хватило, всё равно, они там сесть не смогут». Ситуация
действительно была чрезвычайная. Катапультировать сразу троих? Такого
история ещё не знала. А как их сажать, они ведь полосу увидят только перед
«ближним приводом». Поставить прожектора, как положено при минимуме погоды,
никак не успеваем.
Я предлагаю попробовать посадить, если не получится, то останется ещё по
одному заходу и, если опять не сядут, то … мы «прославимся» на все ВВС.
Через пять минут все трое, один за другим, начали заходить на посадку «с
круга». Заводить их «двумя на 180» было нельзя, они не умели, а рисковать мы
не стали. Всем, кто был в воздухе, установили режим радиомолчания. РСП
предупредили, чтобы сказали мне по внутренней связи о моменте, когда
подсказать курсантам о вводе в четвёртый разворот. Заходит первый, я его не
вижу. Докладывает: «Дальний, СПС, сам». 10 секунд - не видно, 15 секунд – не
видно, мёртвая тишина и напряжение, которое не передать словами. 20 секунд –
вот он! Идёт намного выше глиссады, но в створе полосы. Дальше – дело
техники. Первый сел. Заходит второй, всё повторяется, но когда я его,
наконец, вижу - он идёт очень низко, но тоже в створе полосы. Вытаскиваю на
глиссаду, сел. Заходит третий, РСП меня предупреждает, что он рано ввёл в
четвёртый разворот и идёт левее, на грунтовую ВПП. Давать ему команды
опасно, пока не будет визуального контакта. Когда я его, наконец, вижу, то
точно, идёт намного левее, но зато точно по глиссаде. Сажаю с небольшим
перелётом, сел. Всё же - какие молодцы! Трудно даже представить, каково им
пришлось пережить, ведь выполнили заход и посадку ниже установленного
минимума погоды.
Результаты "мягких" посадок не самых лучших
"представителей братских стран". Кущёвская
Шло время, через мои руки прошли курсанты
Ирака, Афганистана, Кубы, Анголы, Эфиопии, Бенина, Вьетнама, Йемена,
Венгрии. О работе с ними можно написать очень много, но цель у меня другая.
Единственно хочу сказать, что самыми «идеальными» курсантами оказались
вьетнамцы. Они всегда, абсолютно точно, выполняли все указания. Были очень
трудолюбивы и ответственны. Благодаря этим своим качествам они и летали
хорошо. Правда, это относится только к выходцам с северного Вьетнама.
Лётный состав 1-й эскадрильи:
слева-направо: Галлямов, Ермаков, Аннус, Давыдов, Михайленко,
Охапкин, Буторин, Спасский, Дрынь, Кожа, Балалайкин, Перебейнос. Кущёвская
1978 г.
В нашей первой эскадрилье были очень
хорошие лётчики. Моими близкими друзьями были Сергей Савосин, Раффик
Абрамян, Коля Спасский. С Сергеем мы жили три года в одной квартире, он был
талантливый лётчик, добрый и умный человек. Примерно в 1982 году он женился,
но об этой истории я лучше умолчу, скажу только, что на этом его лётная
жизнь закончилась. Раффик, хотя и был старше меня по возрасту и по
должности, но всегда был мне настоящим другом. Его сын, Володя, продолжил
семейную традицию и в 1991 году закончил «Качу». Коля Спасский, всегда был
неунывающим оптимистом, любил жизнь, весёлые компании, красивых женщин. У
него была одна интересная особенность, когда мы собирались в одной компании
с «прекрасным полом», то, после третьей стопки, Коля на минуту мрачнел, и
затем всегда произносил свою «коронную» фразу. « Все бабы – б…, их надо е… и
выбрасывать!». Что я только не делал, чтобы не допустить этой обидной для
дам фразы, ничего не помогало. Коля спокойно пережидал все мои ухищрения и
выдавал… Но что интересно, после небольшой паузы он опять становился
весёлым, а девушки тут же забывали этот инцидент.
Весна 1979 года, тепло, как летом. Нужно
перегнать на ремонтную базу в Краснодар четыре боевых самолёта. Лететь мы
должны по одному, с интервалом между взлётами по десять минут. Я лечу
вторым, на борту №11. Ко мне подходит Валентин Ермаков и говорит: «Юр, давай
поменяемся самолётами, меня Инна в Краснодаре ждёт, собираемся покупаться и
позагорать, у меня уже и плавки в кармане. А то я лечу четвёртым, а так
минут двадцать-тридцать выиграю».
Валентин недавно женился и покинул наши славные ряды холостяков. Жена -
Инна, милая, красивая девушка, учится и живёт в Краснодаре. Совсем недавно
гуляли на их свадьбе. Он сам москвич, человек остроумный и рассудительный.
Мне спешить некуда и мы меняемся самолётами, а заодно и судьбой. Взлетел
Валентин на борту №11, через двадцать минут я подруливаю к ВПП и слышу
команду: «стоп перед взлётной, до команды». Явно, что-то не то. Переключаю
рацию на первый канал послушать радиообмен перелёта, там что–то непонятное и
явно тревожное. Через несколько минут меня «заруливают» на ЦЗ. Там узнаю,
что Валентин катапультировался, немного не долетев до Краснодара. Как потом
выяснилось, у его самолёта заклинило двигатель по причине разрушения одного
из опорных подшипников. Было сделано несколько попыток запуска, но, конечно,
безрезультатно. Катапультирование произошло на малой высоте, был повреждён
позвоночник. Больше Валентин не летал. Где–то через год он был переведён в
Московский ВО, дальше его следы затерялись.
ЦЗ, предполётный тренаж. Кущёвская 1979 г.
В 1979 году к нам пришёл командиром полка
Акчурин Фарид Измайлович. Начал он с «закручивания гаек». Стиль его работы
кардинально отличался от стиля предыдущего командира полка. Я не сторонник
жёсткого управления, скорее наоборот. Можно командовать как Жуков, а можно
как Рокоссовский, что мне лично намного ближе. Но надо отдать должное
Акчурину, если он начинал доверять человеку, то делал для него всё возможное
и невозможное. Знаю, что многие бывшие его подчинённые очень многим ему
обязаны.
Заместитель командира полка тоже сменился,
им стал Александр Иванович Колякин. Он пришёл в наш полк сразу после
академии. Много видел я за свою лётную жизнь командиров после академий, но
таких… много не бывает. Сочетание воли, юмора, доброты, обаяния, всё было в
нём органично сплетено. Люди подобного сплава мне встречались редко, но, к
счастью, всё же встречались. Они оставили в памяти какой-то
необыкновенный, солнечный след, хотя, в силу различных причин, мне редко
удавалось быть для них кем-то большим, чем просто сослуживцем. Наверное,
играла свою роль разница в возрасте и служебном положении, хотя обоюдные
симпатии всегда присутствовали.
В авиации тех времён было чрезвычайно
много совершенно ненужной никому, кроме «высокопоставленных задниц»,
бумажной волокиты. Сверху по любому поводу приходили шифротелеграммы,
директивы и приказы, в которых очередной начальник требовал «во избежание…»
- провести бесчисленные занятия, тренажи, сдачи зачётов и т.п. Вся эта
бумажная лавина скатывалась на Александра Ивановича и он, в свою очередь,
разделял эти потоки по эскадрильям. Он заходил в штаб АЭ и говорил:
«…маршалы… прислали опять…, надо сделать…». С того времени, слово «маршал»,
у меня всегда ассоциируется с Александром Ивановичем.
В то время, в начале 80-х годов, в ВВС
СКВО стали активно внедрять полёты в составе звена по различным видам боевой
подготовки. Особый упор делался на атаки наземных целей со сложных видов
маневра, маневрирование на малых и предельно-малых высотах и т.д.
Мне очень крупно повезло. В нашем полку создали две четвёрки, ведущим
первой стал Александр Иванович, а за ним по порядку: - командир АЭ майор
Мышкин, нач. ВОТП п/п-к Коротков, ком. звена к-н Орехов. Были исключительно
интересные полёты, а наша четвёрка по результатам итоговых учений округа
заняла 1-е место.
С Александром Ивановичем в 1982 году тем
же составом мы летали на практические пуски УР по воздушным целям над
горами. Фантастическое, незабываемое зрелище: полная луна, освещённые
призрачным светом горы, гигантский Казбек, проплывающий под самолётом. После
доворота на боевой курс в лобовом стекле – главный Кавказский хребет,
слева, в отдалении, сияющее озеро огней г. Орджоникидзе (Владикавказ), а
справа – Грузия, хорошо виден Тбилиси.
Александр Иванович ушёл от нас с
повышением в Краснодар и там, через некоторое время, погиб. Он полетел на
полигон на атаки по наземным целям на самолёте Су-17М4 (в училищной
классификации Су-22, экспортный вариант). На этом типе самолёта во время
пуска ракет происходит автоматический сброс оборотов двигателя с последующим
восстановлением (могу допустить технические неточности в описании).
Что-то произошло с автоматикой и двигатель, после сброса оборотов, не вышел
на нормальный режим. После безуспешных попыток запуска Александр Иванович
принял решение катапультироваться. Из-за отворачивания от наземных построек,
в которых могли быть люди, запас высоты и скорости был минимальным.
Катапульта не сработала. Потеряв ещё несколько секунд на повторные попытки,
он попытался, сбросив аварийно переднюю стойку шасси, сесть на поле, но ни
скорости, ни высоты уже не хватило. От сильного удара о землю самолёт
разрушился, а лётчика выбросило из кабины…
Впоследствии, при анализе причин отказа одного из самых совершенных
катапультных кресел, которое позволяло покидать самолёт при «0» высоте и «0»
скорости, обнаружили, что какой-то «горе-мастер» на заводе заменил одну
маленькую деталь кресла, которая должна была быть из титана - на дюралевую,
и вот итог…
Но в моей памяти Александр Иванович
Колякин остался живым, всегда весёлым, крепко сложенным, чуть
косолапой походкой входящим в штаб АЭ, говоря: «…ну… маршалы… опять
прислали…».
Примерно в 1980 году к нам в полк приехал
начальник учебного заведения, где готовят военных «штирлицев», с целью
поиска возможных кандидатов. Наш начальник строевого отдела сказал ему, что
есть лётчик, который ему наверняка подойдёт. Дальше он, весьма лестно
охарактеризовал мою кандидатуру, добавив, что я по своей инициативе изучаю
французский язык (что было правдой). Начальник заинтересованно взял моё
личное дело, но услышав, что у меня есть всего один «недостаток», - я не
женат, даже не стал его открывать. Жаль, родина потеряла потенциального
«Путина».
«За милых дам!»
В 1983 году меня послали в город Липецк на
курсы командиров эскадрилий. Главной достопримечательностью этого города для
практически каждого офицера были – ЖЕНЩИНЫ.
Только с большой буквы можно писать о милых обитательницах города Липецк.
Они всегда были для нас прекрасной и желанной наградой и радостью в нелёгкой
судьбе российского офицера. Пожалуй, ни в одном из городов, где пришлось
побывать «по долгу службы», я не видел столь лестного внимания к нам со
стороны «прекрасного пола». В их отношении не было ни корысти, ни расчёта.
Наверное, они были сёстрами женщин, о которых так хорошо написал Пушкин в
«Метели»:
« Женщины, русские женщины были тогда бесподобны. Обыкновенная холодность
их исчезла. … Кто из тогдашних офицеров не сознается, что русской женщине
обязан он был лучшей, драгоценнейшей наградою?…»
Но, к делу. Мы, три майора, жили в
гостинице в одной комнате. Днём были занятия, а по вечерам я и мой приятель
Слава «растворялись» в городе. Возвращались чаще всего ближе к утру, слегка
утомлённые, но в прекрасном настроении. Но наш третий обитатель всегда
оставался вечером один и встречал нас, румяных с мороза, пахнущих волнующими
ароматами духов, с тенями под глазами от весело проведённой ночи, такими
откровенно завидующими взглядами, что мы терялись в догадках о причинах его
удивительной пассивности.
Раскрылась сия «страшная» тайна тогда,
когда он, обычно ходивший в душ в одиночестве, пошёл туда вместе с нами.
Когда мы разделись, то поняли, что именно о таких габаритах мужских
достоинств написал, целую поэму, небезызвестный поэт Барков. Слегка обалдев
от увиденного чуда природы, мы спросили: «Володя, это и есть причина твоей
небывалой скромности?» На что он грустно кивнул, добавив, что как только
женщина понимает какое «сокровище» ей досталось, то она, спасая свою жизнь
от неминуемого конца, немедленно спасается бегством. «Я уж отчаялся» -
совсем печально добавил наш «Лука».
Нужно было спасать мужика. Мы подключили
всех, достойных доверия в таком деликатном вопросе, и начали осторожный и
тактичный опрос знакомых женщин на предмет: - нет ли у них кого-либо на
примете, кто смог бы без опасности для жизни «общаться» с нашим «Лукой». И,
о удача! Подобный феномен со стороны прекрасной половины удалось отыскать!
Свести два таких редких экземпляра была не проблема, хотя наш Володя заметно
волновался и явно опасался розыгрыша. Знакомство произошло благополучно.
Неделю, каждый день подряд, без перерыва,
наш «Лука» уходил сразу после занятий, не дожидаясь ужина, и возвращался
сразу к завтраку. На его довольную рожу мы сначала смотрели с тихим
умилением, которое вскоре сменилось опасениями за его здоровье. По его
ввалившимся глазам и не совсем здоровому цвету лица было ясно, что он забыл
о такой необходимой вещи как – сон. Дорвался! Но, законы физиологии
одинаковы для всех. И как нельзя давать много еды долго голодавшему, так и в
этом случае…
Сидим на первой паре лекций, усиленно
стараясь держать глаза открытыми и ещё записывать поступающую информацию.
Вдруг слышу сзади голос «Луки»: «Товарищ полковник, разрешите выйти!», что
само по себе необычно в нашей среде. Преподаватель отвечает: «Да,
пожалуйста». Я смотрю на полковника, ожидая продолжения лекции и вижу, что
он замолчал и как-то странно смотрит на нашего майора, идущего с заднего
ряда. Тот, не доходя нескольких метров до заветной двери вдруг
останавливается и, пошатнувшись, падает без сознания на висящие у стены
схемы. Всё это рушится со страшным грохотом. Ближайшие три офицера
вскакивают и, быстро подняв тело, выносят «павшего героя» из аудитории.
Мог разгореться страшный скандал, так как
ничего подобного никогда не было. Сначала начальство предположило, что этот
случай - следствие злоупотребления спиртным, но после проверки медиками
выяснилось, что в организме почти не было спиртного. Версия о дефектах
здоровья вообще была крайне сомнительной. Сам «герой» на все вопросы отвечал
по примеру Юрия Никулина: « Шёл, поскользнулся, упал, потерял сознание…».
Но все понимали, что даже в лучшем случае,
его ждёт серьёзное обследование в госпитале с неизвестными последствиями.
Пришлось нам «по секрету» рассказать начальству об истинной причине этого
«падения». Те оказались благородными людьми и, посмеявшись, скандал замяли.
На нашего «Луку» сие происшествие
подействовало очень благотворно. Сократив до допустимого минимума свои
выходы в город он превратился в самого рьяного слушателя. Володя
законспектировал все лекции, перерисовал в конспекты схемы, мирно висевшие
на стеллажах, срисовал даже плакаты со стен. Всё это было выполнено в цвете,
с высоким художественным вкусом и не хватало только мигающих лампочек, чтобы
окончательно умилить преподавателей.
Когда пришёл период экзаменов, наш «герой»
всегда вызывался идти первым. Печатая шаг он молодцевато заходил в аудиторию
и, «поедая» глазами преподавателей, с огромным трудом сдерживающих улыбки,
поражал всех своими знаниями.
Как говорил один из персонажей в «Анне на
шее»: «Так выпьем же за ту силу, перед которой пасует даже артиллерия!». За
наших милых ДАМ!
В 1982 году с великим трудом я попытался
прорваться в лётчики-испытатели. Документы ушли, время выходит, а вызова на
экзамены нет. Подхожу к командиру Акчурину, что делать? Он советует ехать
без вызова и разобраться на месте. По его приказу меня в один день
рассчитывают и я уезжаю в город Ахтубинск. Там выясняю, неофициальным путём,
что я не прошёл «конкурс личных дел». Оказывается, наш начальник строевого
отдела отослал мою карточку взысканий (идиёт) и такие же кадровики уже здесь
запросто решили мою судьбу, написав на бумажке: «такие лётчики нам не
нужны». В общем, Чкалова сюда точно бы не приняли. Самое обидное, что и
взыскания были наложены совершенно не за что. Первое – Дудиным, он был у нас
одно время зам. ком. полка, ничего хорошего о нём, сказать не могу. Второе
наложил Дубовик, в то время наш комэска, он «оптом» наказал всех командиров
звеньев. Хотя человек был хороший, но тут …
Я пытался звонить всем местным
начальникам, но… Одну ночь и день я провёл с лётчиками, также приехавшими
поступать. Меня неприятно удивило то, что большинство из них чуть ли не
заставили сюда поехать, подготовлены они были очень слабо. Впоследствии,
значительно позже, я уже не слишком удивлялся, когда на зарубежных
авиасалонах, наши «прославленные» лётчики-испытатели, успешно
демонстрировали возможности катапультных кресел, допуская такие грубейшие
ошибки в пилотировании, которые никогда не допустил бы любой
лётчик-инструктор.
Обсудить на форуме
