Интервью с Сергеем Александровичем Архангельским

Интервью Корытова Олега и Чиркина Константина с Архангельским Сергеем Александровичем
Лит. обработка: Игорь Жидов
Особая благодарность Светлане Спиридоновой

Фото: Архангельский после демобилизации 1947 год

Архангельский: Меня зовут Сергей Александрович. Родился я 10 октября, 1922 года. На Соколе, это под Вологдой. Мои родители по тем временам имели очень уважаемые профессии: мать Анна Викентьевна — медсестра, а отец Александр Викторович — учитель.
На Соколе в 1930 году поступил в школу. Там же кончил четыре класса. Затем мы переехали под Ленинград, на Сясьстрой, где я жил до финской войны. Когда она началась, я переехал в Ленинград, и уже здесь кончал десятый класс. Школа моя — бывшая «Петершуле». Хорошая школа. Там дядька мой преподавал химию. Окончил школу, и осенью 1940 года меня призвали в армию и отправили в Красноярск. Там, на Енисее был военный городок — 52-я «ШМАС», школа младших авиационных специалистов. Я ее окончил в мае 1941 года. После этого направили нас в Канск. Это восточнее Красноярска.

— А на какие типы самолетов Вы учились?

Учился я на механика самолета «СБ» — скоростного бомбардировщика. Изучали материальную часть, обслуживание всего самолета. А после окончания направили нас в Каннскую школу стрелков-бомбардиров, где мы обслуживали полеты курсантов на самолетах «Р-5». Там я прослужил до августа 1942 года.

Фото: 52-я ШМАС, слева Архангельский.

— А проблем для Вас не было при переходе с «СБ» на «Р-5»?

Да нет, не было, потому что моторы близкие. Ну, в том смысле, что принцип-то у них один и тот же. А расположение приборов, бензокранов и прочее, это ж ерунда. Нет, проблем не было.

— А ремонтировать как? Ведь СБ цельнометаллический…

При авиационных частях были мастерские — «ПАРМы», в них и ремонтировали. А мы сами только мелкий ремонт делали. Ну, заплатки ставили, подкрашивали…

— Как узнали о начале войны?

Мы жили в Канске, был выходной. Утром, часов в семь где-то нам объявили о начале войны. Дали команду – всем собраться на аэродроме. Там мы и прожили несколько следующих дней. А потом все пошло как обычно.
В 1942 году школу расформировали, и нас всех, и курсантов, и летчиков, и механиков направили в Челябинск. Там была формировка, как раз к Сталинградской компании. Стали из нас готовить мотопехоту...

— Вы авиамеханик и вдруг в мотопехоту попали? В чем заключалась подготовка?

Гоняли на стрельбища - стрелять, учили копать окопы, блиндажи и все такое прочее.
А в ноябре месяце нас направили под Сталинград. Мы ехали через Ленинск на Волгу, как раз перед ноябрьскими праздниками на барже через нее переправлялись. Когда переплыли к тому берегу, нас разбомбили. Бомбы упали рядом с баржой, баржу перевернуло, и всех в воду выбросило… Вылезли на берег, и ходу в Красноармейск. Там и была сформирована мотомехбригада, которая потом стала называться 12-я  гвардейская.
Там нас распределили кого куда. Я попал в роту автоматчиков, звание у меня было - сержант.
Танки в бригаде в основном были «Т-34». Прошли мы путь от Красноармейска, до Новочеркасска, потом на Миусс. На Миуссе мы встали в глухую оборону. Встали только из-за распутицы, никаких подвозов не было. Немец стоял на том берегу Миусса, а мы на этом. Так и стояли, по-моему, с полгода. А в марте пришел приказ Сталина: вернуть, по возможности, специалистов по их назначению. А у меня в красноармейской книжке было записано, что я имею авиационное образование, и соответственно уже служил в авиации...

— Давайте, чуть вернемся: во время Сталинградской битвы Вы ездили на танках или на автомашинах?

В тылу на машинах перебрасывали, в основном на «ЗИСах», но появились и «Студебеккеры», а в боевых действиях мы участвовали на танках.

— Автоматчики помогали танкистам заправлять танк, снаряды загружать?

Конечно, помогали, а как же…

— Внутри танков ездили или только снаружи?

Только снаружи. Кстати, я недолго и на танкиста учился. До того как я попал в пехоту, тогда в Челябинске, нас, технических специалистов, направили в танковое училище. Дней наверно через десять я был там, и несколько летчиков там же оказалось, но мы решили оттуда уйти... Из них у троих были летные книжки, и им удалось уехать на фронт, и их взяли летчиками. А я в результате оказался в мотомехбригаде…

— Немцы пишут, что тогда были ужасные морозы. Это правда?

Да, морозы были очень сильные. Как раз когда переправлялись, через Дон. Это было в декабре–ноябре. А в январе 1943 года были жуткие морозы. А мы пошли в наступление, дошли до Новочеркасска, и в конце января началась распутица.

— А как Вы одеты были в морозы?

Одеты были, просто —  в шинели. Шинели… Были ватные штаны конечно, были и простые штаны и шинели.

— А тулупы?

А какие тулупы? Никаких тулупов не было. Конечно, холодно, а что сделаешь? Но была молодежь в основном, выдержали.

— Немцы, и уж тем более итальянцы, очень жалуются. А наши почему-то не жалуется. И Вы не жалуетесь.

Не было жалоб. А на что жаловаться? Жаловаться не на что было… Холодно, ну давали по пятьдесят грамм, по сто грамм… Часто получали даже больше нормы.

— Обморожения были в те дни?

Конечно, были. Я и сам имел обморожение руки. До сих пор у меня пальцы работают ненормально. И ноги были обморожены. Но серьезных обморожений, пожалуй, не было.
А вот что странно, и что меня до сих пор удивляет, такое скопление войск было, но не было инфекций, и каких-нибудь массовых заболеваний…

— Наши врачи пишут, что это был "большой плюс", что не было эпидемий.

Вот не было эпидемий... Но у нас и врачей-то не было! И не было никакого медицинского обслуживания по большому счету.

— А санинструктор?

Ну а что санинструктор? Ну, была у него сумка, ну в ней бинты были. И это все.

— А сопротивление немцев под Сталинградом сильное было или они просто драпали?

В начале было серьезное сопротивление. В первых боях, у нас потери были, наверное, процентов семьдесят. И нас снова отвели на формировку. Пришло новое пополнение.
И потом, когда они пытались прорываться из окружения, сопротивление сильное было. А потом и сопротивление было слабее, и морозы сильные начались. А мы на танках шли, и форсировали препятствия быстро. Было еще сопротивление на Дону. Но Дон был замерзший и потому у нашего наступления был быстрый ход.

— А как у Вас было с питанием в это время?

Первое время питание было нормальное. Ежедневно полевая кухня готовила нам горячее, и сухой паек давали.

— А когда Вы пошли в наступление, Вы сами говорите, что двигались быстро. Как же Вас кормили?

Прошли сколько-то километров — остановка. Приходила кухня, и нас кормили. Снова движение и снова остановка.
Я считаю, что в этом отношении снабжение было довольно приличное. А вот когда началась распутица стало плохое. Когда мы к Миусу вышли, то мы не ели пять дней. У нас ничего не осталось. Варили так называемую "затируху" — суп мучной, полкотелка в день на человека и это все.
Потом привезли свежую рыбу и пшено. Но не было ни грамма соли, варили пшенный суп со свежей рыбой, совершенно без соли. Я до сих пор не перевариваю запах пшенного супа.
А потом начали привозить хлеб. Машинами свежий хлеб привозили. И все вроде наладилось.

— Немцы пытались снабжать свою армию по воздуху и сбрасывали на парашютах еду, к вам что-нибудь попадало?

У нас не было этого. К нам не залетало.

— Бомбежки немецкие во время наступления сильно досаждали?

Да.

— А прикрытие наших войск истребителями было?

Было. Все время была авиация наша, летала.

— Многие пехотинцы говорят: нашей авиации почти не видели. Нам ветеран рассказывал:
— Мы, уже к Берлину подходим, а немецкие бомбардировщики все бомбят.

Да, ну конечно под Сталинградом нашей авиации было очень мало.
И в 1941 году, и в этот период у нас с авиацией очень плохо. Только начинала развиваться авиация. Но, тем не менее, помогали.

— В архивных документах именно этого периода, часто встречается разбирательства, почему наши истребители не ввязывались в бои, а штурмовики штурмовали не то, что надо. Вот Вы видели воздушные бои?

Воздушных боев у нас в этот период было очень мало. А о штурмовиках я потом расскажу.
А истребители, были какие: «И-15», «И-16». Они не могли сопротивляться «Мессерам». Но начали появляться «Яки». И штурмовали как надо…

— А наши истребители в драку с бомбардировщиками лезли или они в стороне болтались?

Они вступали в бой, но не так активно, как хотелось бы. Или как показано в фильмах… А по своим возможностям.

— Вы нам рассказали, как вы наступали. И сложилось впечатление, что это была легкая прогулка.

Сопротивление было ожесточенное в узловых местах, в районе переправ, больших населенных пунктов.
Много было у нас потерь, мы три раза проходили формировку. Потери были очень большие. Сейчас я не знаю ни одного, с кем я тогда воевал там, у меня нет общений ни с кем. Как говорится, чисто случайно я остался жив.

— В атаки вы ходили впереди танков или за танками?

За танками. На танках сидят до определенного рубежа. Танкист дает команду слезать, и за танками бегом…

— А если танк перед вами подбили?

Было такое… Их там целая бригада шла. Ну, обходили…

— А артиллерия вас сопровождала?

Дальнобойные вперед обстреливали. Но артиллерия не действовала вместе, параллельно с наступающими.

— Зима снежная была. Как движение осуществлялось? Не проламывались же в снегу по пояс?

Нет, старались идти по танковому следу.

— Неоднократно видел в хронике: едет танк, а за ним тянутся на двух тросах сани типа ковша, а в них бойцы лежат.

У нас не было таких саней. Это было в других местах, где побольше снегу. На Дону снегу не так уж много было. Степи голые — выдувало…

— Скажите, танкисты несли большие потери? Ну, пехота понятно уже.

У танкистов тоже были большие потери. Они и гусеницы теряли, останавливались поэтому.

— От действия чего: артиллерии, авиации, пехоты танки несли основные потери?

В основном от артиллерии и танков. Против танков шли танки. У немцев в это время танки были лучше. У них и самоходки хорошо действовали…

— А все-таки, как Вы считаете, за счет превосходства германского оружия у нас были потери большие? Или за счет превосходства тактики?

Я думаю, что в основном за счет качества их оружия. А тактика у них была, я думаю слабее нашей.

— Итак, по приказу Сталина, Вас отправили в авиацию…

Меня направили в штурмовую авиацию, в седьмой авиационный корпус, который стоял под Сальском, а дивизия — в Пролетарском. Мы добирались на новое место службы случайными, попутными поездами. И в это время я ослеп. Ночью меня разбудили ребята, говорят:
— Поехали, поезд пойдет на Сальск.
Я выхожу. И ничего не вижу… Куриная слепота. Хорошо я был с ребятами, они меня сопровождали.
Сели на поезд, приехали в Сальск. Вышли на вокзале, а я, ну совершенно ничего не вижу. Чувствую, что я иду по неровному полу, подумал: «Что же это такое?» Ну, пристроился, лег на пол. Утром проснулся, смотрю: весь пол застлан спящими солдатами. Я, оказывается, шел, как говорится, «по телам».
Мне еще от Сальска до Пролетарки нужно было добираться. Ребята уже добрались —  их бомбардировочный полк в Сальске был. И дальше ехал один. Приехал в Пролетарку под вечер, а куда идти не знал. В какой-то дом, постучался, и меня пустили. Женщина выслушала меня и уложила на какую-то кушетку. Утром встал, и опять нормально вижу, все хорошо. Пришел в полк, оказался учебный — 7 утап. Командир посмотрел мои документы, и говорит:
— Нет, это не к нам. Вам нужно в 7-й корпус. Вы сядьте на попутку.
На попутке добрался… А там все вместе и штаб дивизии, и штаб корпуса, и полк наш 232-й там же.
Командиром полка тогда был полковник Авакумов, такой солидный мужчина, а командиром эскадрильи — майор Курицын. Он меня и определил в свою 2-ю эскадрилью, и взял меня его самолет обслуживать.
Я работал, но никто не знал, что я ничего не вижу в темноте. А почему я никому не говорил? Да боялся, что признают негодным и обратно в пехоту отправят. Месяц, наверное, если не больше, скрывал свою курную слепоту.

Фото: Майор Курицын, погиб в 1943 году в Пологе при вылете
на удар по танковому корпусу противника

— Когда Вы в первый раз увидели самолет «Ил-2», каково первое впечатление?

Меня после двухмоторного бомбардировщика «СБ» удивить трудно было.

— А Ваше впечатление? Понравился? Не понравился?

И так трудно сказать, что понравился. Ну, конечно, по сравнению с самолетами, что я до этого обслуживал, совсем другое дело. Моторы сильные, броня опять же… Вот только броня для техника – это просто сущее наказание…
Но страха особо не было. Почему? Потому что, принцип, как говорится, обслуживания тот же самый. Заправить его надо, зарядить, потом это, то…
Когда я пришел в полк, со мной механик Толя Белецкий работал, показывал что и как, где… В первое время он все делал сам, а я ему помогал: заправлял бензином, водой, запускал мотор. Ну, месяц, наверное, отработал таким образом. Приходилось и ночью работать. Но уже знал, где ручка, как залезть, как открыть. Когда самолет бензином заправлял, совал в бак пальцы. Как только уровень бензина до них доходил, выключал «пистолет» и отдавал водителю.
Примерно через месяц приблизительно, я начал прозревать. И только тогда сказал про это врачихе нашей, капитану Ларьковой.
И начала она меня ругать:
— Мы бы вылечили тебя сразу, вылечили бы витаминами…
С ней анекдот был. Напросилась она на старт, посмотреть как вылет происходит, а там же рация с громкоговорителем.… И оттуда как понеслось! Мат - перемат! Она стоит вся красная… В общем, вечером комполка всех собрал, и говорит:
— Такой позор был… С матом надо завязывать!

— А питание как было организовано?

Этим у нас в авиационном полку занимался батальон обслуживания. Я не знаю, какая у техников была норма, но она отличалась от летной. Кормили тем, что достанут. Не «от пуза», но питание в среднем нормальное было. Правда, однажды, мы месяц только рисом с какой-то приправой сушеной питались. Утром, днем и вечером один рис. Идешь в столовую, и этот надоевший запах риса издалека чувствуешь.

— Вариантов «Ил-2», как минимум десяток. Какие варианты у Вас были? Одноместные, двухместные? Крылья прямые, или со стрелкой? Пушки какого калибра?

Когда я пришел, полк как раз начали перевооружать. А во время Сталинградской компании, полк и корпус летал еще на старых самолетах.

— На одноместных?

И двухместные были, но без задней турели. Ну, кабина вторая была, самодельная, но вооружения там не было. В них садились техники и летали в основном с ракетницами. И отстреливались ракетами.

— Неужели помогало?

Помогало. Потому что атакующий не знает, из чего по нему стреляют. Он ракеты пугается и выходит из атаки.

— Как выглядела такая кабина? У обычного одноместного «Ила» сзади горб.

А у этого - кабина, без колпака была.
Потом в такой задней кабине турель установили скорострельный пулемет УБТ.
А в плоскостях - две пушки и два пулемета «ШКАС». Под крылом вешались «РСы». У нас не было тридцати семи миллиметровых пушек.

— А вооружение обслуживали, в ленты патроны вставляли и т.п. тоже Вы? Или это оружейники?

Специальные люди были — оружейники следили за вооружением.

— А пробоины заделывал механик?

Да. У нас был случай такой, расскажу. У нас был техник Торовник, очень, как говорят, «рукастый». Пришел самолет, с большой пробоиной в плоскости. А надо, чтобы утром машина была готова к вылету. Пришел начальник ПАРМа и говорит ему:
— Надо заделать пробоину. Давай снимай плоскость!
Техник возмутился. Представляете снять плоскость, а потом снова поставить. На это не один день уйдет. Поссорились они с начальником ПАРМа:
— Тебя самого ремонтировать нужно! Я тебе покажу, как снимать плоскость!
Схватил молоток, и за начальником ПАРМа, тот убежал. Пришел инженер полка и спрашивает:
— В чем дело?
— Да вот, — говорит, — заставляют снимать плоскость.
— Ну, а как же иначе делать?
— Уходите, я сам сделаю.
Сделал приспособления, чтобы придерживать заклепки, просверлил дырки, поставил заплатку, и заклепал все. Потом эмалью закрасил. К утру машина была готова.

—  Вы говорите, что у Вас начали перевооружение. Это означает, что новые летчики прилетели на новых самолетах?

Нет. Обычно самолеты доставляли перегонщики, хотя и летчики могли перегонять. А летчики, в основном приходили отдельно.
И начались тренировочные полеты. Натаскивали вновь прибывших летчиков. Самолеты поступали уже с местом для стрелка, с турелями для пулеметов. Появились и стрелки. Месяца через полтора, два, нас на фронт отправили.

Фото: 1943 год, сержант Архангельский

— Как обстояло дело с качеством прибывших с заводов самолетов? Требовалась ли какая-то доработка?

Переделывали машины сразу, как только в полк поступали. Приведу такой пример, в сравнении как у нас и как у американцев.
На последующей формировке в 1944 году мы стояли в Чугуеве, на аэродроме училища вместе с американцами. Там американские полки стояли. И техники и экипажи американские были. Истребители, по моему, были «Мустанги».

— И они действительно участвовали в боях?

Когда мы стояли, и они, и мы были на формировке. То есть наши не летали на боевые вылеты, и они не летали. А потом нас переправили в Прибалтику… Так что наши пути разошлись.
Наши начали летать на новых самолетах, и если какой-нибудь дефект в моторе обнаруживается, то механик разбирается в чем дело. Например, разбирает карбюратор, разбирает полностью, до винтиков разберет, соберет снова. А у американцев не так: у них вышел из строя мотор, его снимают и ставят новый, опломбированный, и все. А инструмент у них какой был? Идеальный!
А у нас инструмент? Ключи, и размеры не выдержаны, нужен тринадцать, а есть на тринадцать с половиной. Не отвернуть, не завернуть этим ключом. И отвертки? На «Илах», чтобы снять броню… Это вообще была проблема. Что бы отвернуть, это ж столько шурупов, причем очень туго закрученных.
А приходилось все ремонтировать самим…

— То есть брака было много?

Достаточно. И сверх того… Скажу так: неожиданно много было брака.

—  А какие основные проблемы?

В основном моторы и шасси.

— Система травила?

Травила, - то не убирается шасси, то что-нибудь не срабатывает при выпуске шасси. У нас летчик Ермаков такой был. Он сажал то с убранным шасси, то на одно шасси сажал.

— Разбирались ли такие случаи с техническим составом? Ну, вот сел летчик без шасси? Это же поломка, авария?

Может у командира полка, у инженера полка, разбирались. Но особых претензий летчики к нам не предъявляли.
Летчик иногда летит и чувствует, что у него шасси не выпускаются. Иногда ему показываешь, что шасси убранное.

— А как показывали?

Что шасси не выпущено, крестом показывали. Он тогда несколько кругов делает, что бы сбросить бензин. А потом ему дают поле пустое. Не там, где обычно взлетная полоса, а в стороне. И он садится на пахоту.

— А «Ил» сильно повреждался при вынужденной посадке?

У него был дюралевый винт и конечно, винт сразу выходит из строя, коленвал двигателя часто ломало.

— В мемуарах пишут, что винты при повреждениях рихтовали. Это реально?

Нет, мы в основном меняли, часто лопасть ставили другую.

— Если сел на вынужденную, у него сносится масло-радиатор, днище повреждено, в таких случаях что с самолетом дальше происходит?

Все! Самолет списывают. И если и увозят, то не в ПАРМ, а куда то дальше.

— А двигатель не снимают?

Если он выходит из строя, что ему уже ничего не сделать. Ну, отдельные части...

— А вообще, на сколько часов работы был рассчитан двигатель?

Гарантия самолета была на сто часов. Это — планера.
А двигатель, он в зависимости от того как летчик работал - и до трехсот часов, бывало, отрабатывал, если его не насиловали.

— Вы же на земле когда проверяете, тоже же гоняете? Это писали в формуляры?

Ну а как же, конечно, обязательно. Прежде всего, мы на земле гоняли. А потом приходит летчик, он снова гоняет, проверяет.

— Как были окрашены самолеты? Какие были тактические номера? И были ли элементы быстрого опознавания?

У нас в основном окрашены были двумя зелеными. Окраска зависела от завода. В основном у нас «Илы» поставлялись из Куйбышева.

— Какие бортовые номера были. Они как рисовались? В полфюзеляжа, в полный фюзеляж?

На хвосту. И звезда была на хвостовом оперении…

— Звезда на хвосту, на фюзеляже, и снизу на плоскостях?

Да.

—  Белая обводка была? Или черная обводка?

Нет, звезда просто красная.

— Элементы быстрого опознавания были? Хвост или руль направления, или коки в какой-то особый цвет красили?

Такое было. Коки у нас приказали перекрасить в желтый цвет. Чтобы легче быстро понять: если не в желтый цвет, то чужой.

— А краска? Проблем не было с краской?

В ПАРМах был всегда запас. А ПАРМ прикомандировывался к полку.

— Какие у Вас на «Илах» были двигатели?

Нам, конечно, не безразлично какой двигатель, но двигатель привозили готовый, его полностью ставили. Просто на машине привозили без упаковки. И ставили вручную.

— Сколько времени операция занимала?

Ну, ночь.

— А поднимали у Вас как? «Гусь» какой-нибудь был или как?

«Гусь» был на машине. Обычная машина, то ли полуторка, то ли еще какая. Но привод лебедки вручную. Устанавливали двигатель несколько человек.

— А у Вас были подарочные самолеты или самолеты с какими-то художествами?

Не было у нас таких.

— То есть ничего не рисовали? То есть там не зверья никакого не было? Ни подписей там, летчику такому-то от колхозника такого-то?

Не было у нас таких самолетов. Я не знаю, может быть, там в других полках было, но в нашем полку не было ничего.

— Стрелки кого-нибудь сбивали?

Было такое, сбивали стрелки. У нас два и три результативных стрелка было. Вот, например, стрелок Колесников, который летал с командиром эскадрильи, он сбивал.

— Ему звездочки рисовали?

Нет, не рисовали.

— Расскажите о ремонтопригодности «Ила»

Ну, ремонтопригодный он был достаточно.

— За обслуживание самолета бывали какие-то премии?

Нет.

— И сколько у Вас был оклад, как у механика?

Сто пятьдесят рублей. Это оклад сержанта, так и был все время.

— А как же приказ Сталина, за какое-то количество часов безаварийной работы самолета премия?

Нет, ничего не было.

— Деньги давали на руки или шли на расчетные книжки, и после войны Вы их забирали?

И на руки давали и забирали в фонд обороны.

— А в фонд обороны забирали в командно-приказном порядке или хочешь — сдашь, не хочешь—не сдашь?

Сказали надо, значит надо.

— Ваше отношение к комиссарам?

О, это страшное дело! У нас был зам. командира дивизии по политчасти, полковник Смотриков. Он сам из Ленинграда.
У нас в эскадрилье не было там заместителя по политчасти, был парторг только.
Был еще майор Ланько зам по политчасти полка…
Ланько с Украины был. Как-то странно получилось, пришел к нам просто с гражданки, и ему сразу дали звание майора, и он стал зам. командира полка по политчасти. Он, конечно, не летал. Его ужасно не любил летный состав.
И произошел даже такой случай. Отмечали пятую годовщину полка нашего. Мы уже в Прибалтике были, и вот все проводилось это праздненство, торжественный вечер был, стол накрыли. У нас в полку было четыре Героя Советского Союза. И вот трое из них выпили и…

— А фамилии не помните Героев Советского Союза?

Ну, как же не помню.
Пискунов — в нашей эскадрильи был, Хиталишвили —  в первой эскадрилье, Колесников —  из третьей эскадрильи, и Чернов — штурман полка.
«Поддали» они, что-то вспомнили и этого майора Ланько в офицерском общежитии загнали под нары. Ланько пытался вылезти, а один из Героев угрожая ему пистолетом там его удерживал. И о чем-то они там крупно поговорили…
Про это стало известно, дошло до начальника политотдела дивизии, начальника штаба. Прошло какое-то время, приезжают полковник Смотриков и полковник Коровин.
Провели дознание. Ланько "вытащили", а этих героев всех сняли с должностей. Причем так представили дело, что они, вроде как, Героев не имеют права уволить. Но всех сняли с командиров эскадрилий и отправили в другие полки, и Чернова в другой полк и опять штурманом полка. А из других полков других Героев сюда к нам перевели. Вот такой был скандал. И этот майор Ланько, так до конца войны и служил…
И когда я демобилизовался, он еще оставался в полку.

Фото: -..., КАП Ткачев Петр Николаевич, ГСС Пискунов Василий.
Фото из дивизионной газеты.

— А СМЕРШ?

А со «Смершем» вообще прямо какой-то анекдот.
Вы знаете, у бомб выкручивают пробку, чтоб взрыватель потом ввернуть? Мы бросали пробки тут же, под самолет. И пришел этот из «СМЕРШа», старший лейтенант. Мы сидели, отдыхали. А он ходил, ходил около самолета, и наконец спрашивает:
— Что это такое валяется?
А один из оружейников отвечает:
— Да ненужные взрыватели выбросили…
Он посмотрел и ушел. Проходит полчаса, вдруг командир полка вызывает нас всех к себе:
— Почему у вас взрыватели валяются под самолетом? Вот,  посмотрите, — на вас рапорт написан. Вы там с ума посходили, что ли? Да за такое дело Вас под суд надо отдавать!
— Как Вы могли такое подумать, что мы могли взрыватели под самолет бросать?
Вызывает этого «Смерша» командир полка, и говорит:
— Слушай, ты сам понимаешь, что пишешь? Это же пробки от бомб.
И его убрали от нас. Больше он не появлялся.

— Ну а в принципе, они вам не мешали?

Нет, не мешали.

— Ну, по Вашему мнению, такая вот должность, как замполиты, «СМЕРШевцы», нужны были, нет?

Замполиты, может и нужны были бы.
Вот в пехоте замполит был на уровне командира роты. Он не сидел в блиндаже, он с нами в атаку ходил. Вот там замполитами боевые офицеры были.
А в авиации совсем другое дело. Зачем они там были не ясно. Ну, чисто формально, никуда не денешься, вероятно, было так положено.

— А поговорки у вас такой не было: «В меру пьяный, в меру сонный — специалист авиационный»?

Ну, были конечно. Мы стояли в Крыму. Наш полк стоял, и с нами стояли и истребители - братья Глинки. А адъютант одной эскадрильи вместе с ними учился в летной школе.
И эти братья Глинки прилетали на своих «Кобрах» к нам на аэродром. Они ночью гуляли вместе и утром улетали. Командир полка, раз вызвал этого адъютанта, и говорит:
— Слушай, ну нельзя же так, — говорит, — выпили, а тут сразу же  нужно улетать на задание. Прилетят в следующий раз, поставлю часового, что б не выпускал.
Ну, значит, утром вышли эти молодцы, глядят —  стоит часовой.
— Вот приказ командира полка — никуда Вас не выпускать.
— Я тебе не выпущу — и вынимает пистолет, — да мы тебя сейчас…
Конечно, он выпустил их, улетели. Но был скандал страшный. Связались с командиром истребительного полка. И больше они, вот так с ночной выпивкой, не прилетали. А так просто проведать, конечно, летали.
А еще мы стояли на одном аэродроме с дивизией Василия Сталина. Вот те гуляли отчаянно. У них как: конец полетов и они столовую закрывают, садятся там четыре командира эскадрильи и Вася Сталин и до утра «гудят».

— Ваше отношение к Василию Сталину?

Отношение двоякое. Во-первых, он был, конечно, «самодур». Например, осенью 1944 года, он приказал, чтобы нашему полку не давать ни спецодежды, ни теплой одежды, ничего. Пока, своих не оденет. И ничего не давали. Или такое бывало: иногда приходилось задерживаться на аэродроме допоздна, придешь, а столовая закрыта. Стучим, выйдет кто-нибудь: сам Вася, либо кто-нибудь из его «бойцов»:
— Все, идите прочь!
Понимаешь, не пустят и все. Вот гады. А сами водку «квасят».
Прилетал маршал Новиков к Васе. Прилетит на собственном самолете, они погуляют, куда-нибудь слетают…
А вот ребята, которые служили у него, отзывались очень прилично о нем:
— Вася? Отец родной!

— А Ваше отношение к Советской власти, к Иосифу Виссарионовичу?

А вы знаете, мы настолько были далеки от всей политики.
И нам как-то Иосиф Виссарионович… Да мы не знали ничего такого. Знали только, когда нас строили, и зачитывали приказ. Сталин для нас был на заоблачной высоте…

— А вот знаменитый приказ 227?

Вот это был страшный приказ, конечно.

— Чем? Поясните, пожалуйста.

Потому что не известно, насколько это правда и почему суровые такие вещи. И резко усилилась жесткость. Штрафные подразделения появились, раньше их не было.

— Я даже не знаю, кто этот слух пустил: говорят, что штафников сажали стрелками? Было такое?

У нас летали только специально обученные, никого посторонних не было.
Я расскажу вам, чтобы Вы остановку почувствовали, про случай с майором Курицыным, командиром нашей эскадрильи. Мы тогда стояли в Пологах на Украине.
То ли неправильно им дали линию фронта, то ли еще что… Он повел шестерку, шел первым и ударил по своим. И в этот момент как раз пришло сразу сообщение, и следующим за ним командир звена Вася Пискунов, (он потом стал командиром эскадрильи), развернул остальных и увел на другую цель. А Курицына отстранили и решили отдать под трибунал.
Я уже говорил, что он летал на самолете, который я обслуживал. И, наверное, дней десять он приходил к самолету, и мы беседовали. Он сетовал на ситуацию, в которую попал. Наконец разобрались, что не он виноват, а ему дали неправильные координаты. И ему, до окончательного утверждения решения разрешили летать рядовым летчиком. А рядовым летчиком, и это значит, что он летит в строю, и еще — у него нет своего стрелка.
И он пришел ко мне и говорит:
— Слушай, — говорит, — вот такое дело. Мне, — говорит, — разрешили сегодня лететь на бомбежку штаба танкового корпуса, но у меня нет стрелка. Полетишь со мной?
Я говорю:
— Товарищ майор, во-первых, мне не разрешат, во-вторых, стрелки есть — лежат в землянке, ничего не делают, никто из них на задание не летит. Давайте я позову какого-нибудь стрелка.
Он говорит:
— Ну, давай, пригласи какого-нибудь, кто захочет полететь со мной.
Я пошел, позвал одного из стрелков, они полетели. И оба уже не вернулись. (ЦАМО: пилот майор Курицын Сергей Александрович (1904 г.р., род. в Ярославской обл), стрелок сержант Бакин Георгий Тихонович (1916 г.р., г.Таганрог) погибли в воздушном бою 28.9.43)

— Скажите, у Вас желания полететь в качестве стрелка не возникало?

Мы уставали и от своей работой. Погибали, и не только в бою. Были у нас в полку два брата Артемьевых из Мордовии. Один работал в штабе, по всяким спецделам, а второй был механиком. Погибли оба.
Артемьев-механик погиб нелепо. Это было, наверно в марте 1945 года. Мы переезжали с одного аэродрома на другой, расстояния небольшие и перебрасывали технический состав на «Студебеккерах». Он подошел, чтобы положить вещи на машину, а шофер начал сдавать машину назад, сбил его. Пока везли в госпиталь, он умер.
Тот, который служил в штабе, попросился в стрелки:
— Хватит, — говорит, — мне с вами сидеть. Я перейду в стрелки.
И договорился со штурманом полка Черновым, чтобы тот взял его стрелком.
Они оба погибли уже в мае 1945 года, когда мы в Прибалтике были. На Чернова уже оформляли документы на вторую золотую звезду

— А скажите, пожалуйста, вообще потери были на Вашей памяти серьезные?

У летного состава и стрелков были порядочные.

—  А можете кого-нибудь вспомнить?

Был такой летчик Бороненко, погиб довольно глупо. Он на задании не сбросил бомбы. Бомбосбрасыватель отказал или еще что, а только когда подлетал к аэродрому, он увидел, что сигнализация показывает, что люки закрыты. Он летел последним, на небольшой высоте и решил сбросить ручным сбрасывателем.

— А он это по рации объявил? Откуда Вы знаете?

Так видно же было. Он на наших глазах сбросил. Бомбы упали, и четыре сотки взорвались под ним. Его взрывной волной и осколками накрыло. И он погиб.
Был Ермаков, славный такой парень, летал отчаянно… Он никогда не одевал ремни на ноги, на педалях. Два или три раза садился на брюхо.
Сбили, и он погиб тоже. (Экипаж в составе: пилот лейтенант Ермаков Виктор Николаевич (1922 г.р., Нижегородская обл.), стрелок сержант Никитин Николай Михайлович (1922 г.р., Читинская обл) не вернулся из боевого вылета 7.2.1944)
Вообще гибло много народу.

— А кого больше гибло, стрелков или летчиков?

Пожалуй, одинаково.

— Ну, могли же и выпрыгнуть?

Могли, но не выпрыгивали. Был случай, когда выпрыгнул, а немцы его расстреляли в воздухе.

— А это кто, вы не помните?

Я не помню фамилию… Это было осенью 1943 года.

— Вы работали голыми руками, или перчатки какие-то были, особенно зимой?

Зимой у нас меховые рукавицы были. Но гайку рукавицей не возьмешь. Помню такой случай: у нас здоровый парень был — Пронин. У него руки были две моих руки — одна его. Я пришел к нему и говорю:
— Дай мне ключа такого?
А он в этот момент "наживлял" гайку, и она упала в развал… Эх и рассердился он на меня, и с ключом на меня… Я скрылся под плоскостью. Он говорит:
— А ну, — говорит, — полезай под мотор за гайкой, и наживляй по-новой.

— А инструмент, наверное, собирали для себя?

Ну конечно собирали, но где его взять? То с одного самолета, с другого. Инструмент - это чуть ли не главная проблема была.

— Скажите, пожалуйста, самолеты сильно битые возвращались? И от кого больше потери были?

Потери в основном от истребителей были. Они заходят в хвост и стрелка убивают, а потом уже расстреливают его самолет.
Был такой случай. У нас был Румянцев, стрелок, здесь живет в Ленинграде… У него, отказал пулемет, а за ним идет истребитель. Сзади, «Мессер» идет. И он ракетницу вытащил, и из ракетницы… И тот отвалился и ушел.

— А Вы сколько самолетов за войну сменили?

Я сменил три самолета.

— Один сбитый, когда сбили командира эскадрильи. А остальные?

Второй так до конца работал, сто пятьдесят боевых вылетов сделал. Списали его… И еще один сбили, но летчик остался целый.

— А до списания много самолетов доживало?

Мало, когда первая формировка была, когда мы стояли в УТАПе, двадцать пять или двадцать шесть самолетов было у нас в полку. А до Чугуева от них осталось два.

— Это командира пока, наверное, и штурмана полка, да?

Да, это самолеты командира полка и штурмана.

— А скажите, они вообще летали на боевые действия?

Командир редко летал на боевые. А штурман летал все время. Он водил то шестерку, то весь полк брал на себя. Штурман у нас был такой отчаянный и вообще удивительно летал.
Они все по-разному летали, вот у нас было три командира эскадрильи, первой эскадрильи — Хиталишвили, второй — Пискунов и третьей — Колесников.
Хиталишвили когда летал, держал свою шестерку на средней высоте, отбомбится, построил и все.
Пискунов Вася отбомбится, и идет на бреющем к себе на аэродром.
А Колесников был очень грамотный летчик, отбомбится, набирает высоту и ждет на высоте, когда к нему пристроятся все остальные самолеты. И только тогда идет к себе на аэродром.
Сразу видно, чья шестерка приходит с боевого задания. И смотришь, все ли придут…

— Немцы пишут, что «Ил-2» было довольно сложно сбить, но у него было слабое место, это радиатор, масляный внизу висел.

Да.

—  А Вы хоть раз видели, пробитый масляный радиатор?

Нет, масляный радиатор пробитый я ни разу не видел. Ведь когда самолет садится на брюхо, тогда он срывался.
В основном, немцы, пытались зайти в хвост и убить стрелка и тогда уж добивать. А перед у «Ила» очень защищен, и две пушки ВЯ и два пулемета ШКАС скорострельных и еще он «РС» пускает. Хотя все это предназначалось по наземным целям, но напугать истребителя можно, а уж если попадет под очередь, то мало не будет… Еще восемь «РС», восьмидесяти двух миллиметровые по четыре «РС-82» на плоскость, они килограмма по два, наверное.

—  А бомб сколько вешали?

Бомбы, четыре сотки. Другие типы брали, когда летали по танкам. Тогда брали полутора килограммовые ПТАБы. Прямо навалом через верхний лючок.

— А тридцать семь миллиметров пушки?

На «Ил-10» ставили тридцать семь миллиметров. На «Ил-2» у нас «ВЯ» двадцать три миллиметра стояли.

— А «Ил-10» Вы обслуживали?

Да, после войны уже. Как раз кончилась война, и значит, у нас полк полетел на формировку в Куйбышев и готовился к параду Победы. И дали нам уже «Ил-10».

— А какое отношение летчиков было к «Ил-2» и «Ил-10»? Кого они больше хвалили?

Ой, не знаю, кого хвалили мы. Но на «Ил-10» наши не воевали. Они пришли, когда война кончилась.

— А Вам как механику, какой самолет для обслуживания был легче? «Ил-2» или «Ил-10»?

«Ил-10»… Конечно же, лучше. «Ил-2» очень тяжелый. Тяжелая машина, «Ил-10» полегче, и его значит легче обслуживать.

— А, к примеру, заправить кого быстрее?

По времени одинаково.

— Как вот выглядел процесс заправки?

Приезжал бензозаправщик и… Мы все время на аэродромах, где обслуживали батальоны, и были бензозаправки, и бензозаправщики. На каждом аэродроме, мы куда прилетали, свой батальон.

— А Вы обычно как на новое место перебазировались?

А когда как. Далеко если, тогда на самолете. А если недалеко, тогда на машине.

— Скажите, Как для вас война кончилась?

Нас в тыл отвели, под Шауляй, прислали нам Ил-10 для ознакомления, летный состав убыл под Москву для переучивания на новую матчасть, а мы знакомились с ней прямо на аэродроме. И вот 9 мая вдруг стрельба со всех сторон! Мы, грешным делом, решили что немцы прорвались и бросились на аэродром. Тут – то нас и порадовали. Стрельба со всех сторон! Мы в самолеты влезли, и давай со всех стволов лупить! Тут еще автолавка приехала, и стрелки с соседнего, 947 шап поднапились. Успокаивать приехал начпо Смотриков. Полк построили, и вот идут два полковника вдоль строя, и «вынюхивают» пьяных: от кого пахнет – на «губу». Разобрались с 947, уже уезжать собрались, а тут я с аэродрома иду.
— Иди сюда!
Подошел, представился.
— Дыхни! Да он пьяный! На «губу»! Двое суток!
А выпил-то я две кружки пива всего… Вот так я 9 мая 1945 года на губе и провел!

© Oleg Korytov, Konstantin Chirkin, Igor Zhidov 2007