Подготовил к публикации на сайте Игорь Жидов  

 

Об авторе

Автор воспоминаний «В небе Испании» Владимир Николаевич Взоров родился в 1912 году в г. Суздаль Владимирской области.

В 1933 по комсомольской путевке поступает в авиационную школу. С мая 1935 года по июнь 1936 года - командир экипажа 41 авиаистребительной эскадрильи Западного особого округа. С июня по ноябрь 1936 года - участник испанских событий. Был тяжело ранен, почти год находился на излечении в госпитале и демобилизован из РККА по состоянию здоровья.

Осенью 1941 добровольцем вступает в Народное ополчение, получил тяжелую контузию, затем после излечения пройдя переподготовку, воевал сапером в звании старшего техника-лейтенанта в составе 2-го Белорусского фронта дошел до Штеттина (Германия).

За участие в боевых действиях в Великую Отечественную награжден орденом "Красная Звезда", многими медалями. Трижды родственники получали похоронку.

После войны окончил институт и с 1949 по 1985 год работал в должностях от инженера-конструктора, до начальника отдела на оборонном предприятии, имевшем многочисленные кодовые названия, в настоящее время - Российский Федеральный Ядерный Центр - Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики. В.Н.Взоров внес большой вклад в создание и внедрение образцов новой оборонной техники, удостоен Государственной премии, награжден орденом "Знак Почета".

Владимир Николаевич был заботливым мужем, отцом, дедушкой. Вместе с женой воспитал 5 дочерей, помогал воспитывать 15 внуков. 4 правнуков.

Умер В.Н. Взоров в 2002 году. В памяти знавших его Владимир Николаевич остается жизнерадостным, общительным и порядочным человеком.

В.Н.Взоров. Курсант летного училища в г.Брянске. 1934 г.

 

В НЕБЕ ИСПАНИИ

 

«Испания! В сухой земле твоей
Спят тысячи товарищей бесстрашных.
Ты к сердцу их прижала, как детей.
Когда ж весной зазеленеют пашни,
Знай: наша кровь смешалась в них с твоей»
В.Б.Азаров

Испанская Жанна д'Арк - Долорес Ибаррури, секретарь Компартии Испании, в своем обращении к советским участникам боев в Испании писала: «Вспоминать о днях героической борьбы испанского народа против военно-фашистского мятежа - значит обращаться мыслями к одной из самых волнующих скорбных страниц истории нашего отечества. Среди героев-бойцов, которые вызвали в нашем народе вечно живые и неизгладимые чувства любви и признательности, были и вы, советские товарищи и друзья. Примите же эти строки как дружественное напутствие к вашим воспоминаниям о тех славных и героических днях, когда вы сражались на земле и в небе Испании за свободу и независимость нашего народа и за свободу всего мира. Позвольте от души сказать вам еще раз: «Спасибо за принесенные вами жертвы, товарищи и друзья».

Прошло пятьдесят лет со времени окончания Национально-революционной войны испанского народа, первым начавшим вооруженную борьбу с международным фашизмом. В солнечный день 1986 года свыше тысячи человек из более чем двадцати стран собрались в Мадриде на чествование героев интернациональных бригад, пришедших на помощь истекающей кровью Испании. К 50-летию начала этой войны собравшиеся заложили в Мадриде памятник советским воинам-интернационалистам, погибшим в Испании. В испанской земле покоятся мои лучшие друзья, мои боевые товарищи: Филипп Замашанский, Карп Ковтун. Они похоронены на деревенском кладбище в двенадцати километрах от нашего аэродрома Алькала де Энарес. На Мадридском кладбище покоятся мои боевые командиры и наставники - Сережа Тархов, Володя Бочаров, Дима Павлов. Земля Испании впитала в себя и мою кровь. Но все же я остался жить и всю свою оставшуюся жизнь не забывал своей боевой юности, боев в небе Испании, встреч с испанскими друзьями.

В том 1936 году я служил командиром экипажа истребителя И-16 в 41-ой авиаистребительной эскадрилье Западного Особого военного округа. Эскадрилья базировалась на аэродроме, расположенном в предместье Брянска. Наш комиссар Ведерников на политинформациях рассказывал нам о событиях в Испании. На рассвете 17 июля 1936 года руководитель фашистской «Испанской фаланги» генерал Франко на радиостанции Мелильи в испанском Марокко послал в эфир условный сигнал на восстание против республиканского правительства - «Над всей Испанией безоблачное небо». Мятежные генералы-фашисты вывели свои войска и захватили города Севилью, Кадикс, Гренаду, Кордову. Однако в крупных промышленных городах при помощи вооруженных рабочих республиканские войсковые части подавили мятеж.

Началась гражданская война. На помощь Франко Гитлер и Муссолини бросили большую группу войск. Правительство Испании обратилось к странам Запада с просьбой о военной помощи. Страны Европы рассмотрели заявление и вынесли решение о невмешательстве. Решение подписали все, в том числе Германия, Италия и Советский Союз. Однако поняв, что мятеж без их помощи обречен на провал, Гитлер и Муссолини усилили поставки оружия, боеприпасов и направили дополнительные войсковые части в помощь фашистской фаланге. Тогда республиканское правительство обратилось за помощью к народам мира и организовало из добровольцев интернациональную бригаду.

Советское правительство, видя нарастание военной помощи фашистам со стороны Германии и Италии, разрешило под видом добровольцев направить в Испанию, с условием сохранения государственной тайны, свои вооруженные силы.

Никто из нас об этом не знал. Мы совершенно спокойно занимались боевой и политической подготовкой, проводили учебные воздушные бои, стрельбы по мишеням и уж совсем не думали, что нам придется воевать в Испании. Но однажды в конце июля на нашем аэродроме сел самолет командира бригады Якова Владимировича Смушкевича. Командование эскадрильи выстроило на аэродроме весь личный состав для встречи комбрига. После рапорта комэска комбриг Смушкевич обратился к летчикам с призывом откликнуться на обращение правительства Испании и помочь в боях с фашистскими войсками. Потом он скомандовал: «Желающие принять участие в боях против фашистов в Испании, два шага вперед!» Эскадрилья, как один человек, сделала два шага вперед. Комбриг поблагодарил и добавил: «О нашем разговоре никому не рассказывать».

На другой день, вместо полетов, каждого из нас пригласили в особый отдел эскадрильи. Там с нас взяли подписку, что нигде и никогда мы не скажем о том, что принимали участие в войне, идущей в Испании. Нарушившему подписку грозит признание его изменником и врагом народа. Каждому из нас предложили выбрать себе гражданство какого-либо государства, язык которого мы смогли бы скорее всего освоить, и предупредили: в случае пленения вы никогда не были коммунистом и не были в Советском Союзе.

Поскольку в школе я изучал французский язык, мне подготовили и через несколько дней выдали свидетельство французского гражданина «Вальдемара де Зоро», проживающего в «Марсель дан ля Рю Сан-Себастьян нумеро катр», что означало: «Город Марсель, улица Святого Себастьяна, дом номер четыре». По утрам мы по-прежнему вели воздушные учебные бои, а после обеда усиленно зубрили основные необходимые в обиходе фразы на испанском и том языке, который выбрал каждый. «Особисты» снова и снова вызывали нас к себе и инструктировали, как вести себя во всех случаях жизни, как здесь, так и в Испании или в любой другой стране, если нас туда занесет судьба. «Помните, - говорили они, - во всех странах, кроме нашей, наши представители вас не признают гражданами СССР».

Скоро мы стали свертывать занятия и занялись разборкой и упаковкой матчасти (самолетов, оружия, снаряжения). Одна за одной уходили груженые машины. Наконец в первой декаде сентября 1936 г. нас, по звеньям, одели в гражданскую одежду и отправили в Феодосию на «курорт» - как нам и всем окружающим, близким, родным и знакомым говорили командиры. Во второй декаде сентября собрались два отряда эскадрильи в одном из закрытых санаториев вблизи Феодосии. Эскадрилью из двух отрядов поручили возглавить опытному Сергею Федоровичу Тархову. Командирами отрядов назначены были Сергей Петрович Денисов и Владимир Александрович Бочаров. В те годы все мы - и командиры, и подчиненные - обращались друг к другу так: Сережа, Володя, Костя, Петя. Не было у нас людей дороже и роднее, чем те, с кем мы летали, с кем делили радости и печали. Было братство, овеянное опасностью профессии и заботой друг о друге.

Я был в звене, которым командовал Сережа Черных (Сергей Александрович), а вторым ведомым был Паша Акуленко. В одну из темных сентябрьских ночей мы покинули свой «санаторий» и погрузились на пароход, перекрашенный и переименованный, и под национальным флагом Болгарии вышли в море. Когда проснулись и вышли на палубу, матросы нам сказали, что мы уже прошли Дарданеллы и идем по Средиземному морю. (Матросы не говорят «плывем», а говорят «идем».) К вечеру показались берега Испании. Но наш капитан, увидев в море военные корабли, направил пароход в Гибралтар, только после наступления темноты повернул обратно, и поздно ночью мы высадились в порту Картахене.

Большая толпа испанцев окружила нас. Вокруг слышались возгласы: «Салуд, комарадос» - здравствуй, товарищ. «Комарадос советикос» - советские товарищи. «Бьенвенидос, амиго» - добро пожаловать, друг. Мы тоже отвечали уже знакомое: «Салуд, комарадос», «Но пасаран» и «Грасиас, амиго» - спасибо, друг.

Вскоре мы почувствовали, как нас атакуют со всех сторон огромные комары. Несмотря на непривычную жару (было около 30 градусов тепла), мы вынуждены были надевать свои куртки, пиджаки и шляпы. Испанские комары очень злые, и встретили они нас негостеприимно. Впоследствии оказалось, что они такие только на побережье.

Послышалась команда о выгрузке корабля. Нас повели к автомашинам, которые пришли за нами, чтоб отвезти на аэродром. С помощью матросов и испанских докеров мы погрузили палатки, одежду, продукты, и с рассветом колонна наших машин отправилась в путь. Ранним утром мы въехали на аэродром Сото, расположенный, как нам сказали, неподалеку от Мадрида. Выгрузив нас, машины ушли в порт за грузом. В тот же день в освобожденный для нас ангар были доставлены контейнеры с самолетами, в стороне сгружали бочки с горючим и смазочными материалами. В тени оливковой рощи, вблизи площадки аэродрома, вскоре выросли ряды трех- и четырехместных палаток. Из Мадрида привезли раскладушки и матрацы, и мы по звеньям и отрядам расположились в палатках и уже с шутками кувыркались на своих кроватях.

Прошло несколько дней. Один за другим мы выкатывали из ангара на площадку наши перекрашенные самолеты. У меня снова началась жаркая пора - испытание собранных самолетов. Все мои друзья превратились в технарей: так назывались у нас техники и механики, собиравшие и обслуживающие наши машины. Первая партия самолетов была истребителями И-15. Мне очень нравилась эта машина. Послушная, верткая на виражах, устойчивая при любых порывах ветра, она легко выполняла все фигуры высшего пилотажа.

Когда на поле уже стояли облетанные и испытанные истребители двух отрядов (один состоял из И-15, а другой из И-16), к нам приехали командующий ВВС Испании Де-Сиснерос и Долорес Ибаррури. Молодая, красивая, энергичная Долорес обратилась к нам с речью. Потом они обошли весь наш небольшой строй и с каждым поздоровались за руку, говоря что-то на испанском, а мы все твердили «грасиас, синьорина». В те годы она была красавицей. Стройная брюнетка, с большими черными сверкающими глазами, красивый рот и очертания лица и фигуры. Яркое платье дополняло ее красоту. Ее контральто звучало в ушах музыкой, когда она провозгласила: «Но пасаран!»

Вечером на аэродроме произвел посадку самолет-разведчик Р-5. Из него вышли комбриг Смушкевич и комбриг Пумпур. Проверив нашу готовность, Смушкевич объявил нам о назначении Пумпура Петра Ивановича командиром нашей группы и группы, расположенной на аэродроме Алькала де Энарес, которой командовал Павел Рычагов. Командование группой наших истребителей И-15 он возложил на Володю Бочарова, а группой истребителей И-16 -на Сережу Тархова. Начались теоретические занятия по подготовке и проведению воздушного боя. После того, как обжились, нам захотелось ознакомиться с окрестностями. Пумпур разрешил съездить нашему отряду в город Мурсиа, расположенный в сорока километрах от нас.

Город поразил нас многолюдностью и энтузиазмом. Встречные люди, глядя на нас, неизменно провозглашали: «Комарадос советикос», «Салуд, кома-радос». А когда мы подошли к таверне и захотели напиться, хозяин сам подошел и все твердил: «Бьен-венидос, амиго». Переводчик обратил наше внимание, как пьют испанцы. Он сказал: надо лить воду в рот, не касаясь стакана губами.

Проходя по улицам, он часто обращался к девушкам: «Синьорита гуала», и девушки ему улыбались. Мы спросили, почему у него так много знакомых в городе. В ответ он рассмеялся и сказал, что, говоря девушкам «синьорита гуала», он говорил, что она красавица, и, конечно, ей это нравилось. Полные впечатлений, мы вернулись к себе.

Больше никуда нам в Испании, кроме Мадрида, съездить не удалось. Начались бои. Над Мадридом нависла опасность. Фашистские войска подошли вплотную к городу, и линии обороны республиканских войск подвергались бомбардировке с воздуха, Командование попросило нас отучить фашистов бомбить с воздуха. Петр Иванович Пумпур, наш комбриг, установил условные сигналы для вылета отряда Бочарова - зеленая ракета, а для отряда Тархова - красная. В первых числах октября над аэродромом зажглась зеленая ракета. В небо поднялся отряд Бочарова, а мы расположились вблизи своих самолетов. С нетерпением ждали мы возвращения наших друзей, и вот один за другим самолеты группы совершали посадку на аэродроме, а вскоре мы услышали доклад Володи Бочарова комбригу Пумпуру: «Сбито два немецких бомбардировщика и один итальянский истребитель». Весь день мы слушали ребят из отряда Бочарова о проведенной операции, о впечатлениях. Слушали и разбор боя, на котором Володя указал на ряд упущений и нарушений. Главным недостатком, к которому он вновь и вновь возвращался, было стремление ведомых не защищать ведущего сзади, а самому идти в атаку на врага, сбить в бою самолет противника, показать свое мастерство.

На другой день в воздухе зажглись две ракеты: зеленая и красная. Оба отряда поднялись в воздух и, ведомые комбригом Пумпуром, пошли на Мадрид. Вскоре увидели большой отряд немецких бомбардировщиков, сопровождаемых отрядом истребителей, направляющихся к Мадриду. Мы пошли навстречу и на подступах к Мадриду ударили по бомбардировщикам, не обращая внимания на истребителей. Три машины загорелись и упали на землю, а другие в беспорядке сбросили бомбы на пустырях и повернули обратно, а на нас набросились истребители. Завязался воздушный бой. Помня наставление о защите ведущего, я шел за Сережей Черных и не допускал нападения на него сзади, а он шел в атаку и в этом бою сбил двух «хейнкелей», да и Паша Акуленко сбил «фиата».

В этот день наши отряды сбили 9 бомбардировщиков и пять истребителей противника. Этот первый воздушный бой я вспоминал и в последующие годы. Весь октябрь мы провели в непрерывных боях, делая до 20 вылетов в день. Наши истребители превосходили по скорости, маневру и вооруженности немецкие и итальянские истребители, и, нанося удары по бомбардировщикам, мы не очень ощущали опасность от истребителей противника: они нас боялись.

Однако в начале ноября, в очередном бою под Мадридом, нас атаковали новые, не знакомые нам немецкие истребители. Они оказались маневреннее наших истребителей и обладали большей скоростью и более мощным вооружением. Даже наши истребители И-16 («Москас», как называли их испанцы) уступали им, не говоря уже об истребителе И-15 («Чатос»). «Москас» означало «муха», а «Чатос» - «курносый». Наше господство в воздухе кончилось. Воздушные бои приняли упорный характер, и наши машины после каждого боя несли на себе множество дыр и требовали ремонта.

В одном из боев под Мадридом был сбит командир отряда Володя Бочаров. Несколько дней мы не знали о его судьбе. Но однажды над Мадридом с самолета фашистов на парашюте был сброшен ящик, в котором находился труп разрубленного на куски человека, завернутого в окровавленную простыню. В записке написано на русском языке, что так будет с каждым коммунистом. Саша Александров опознал труп и сообщил, что это Володя Бочаров. Это был большой удар для всех нас. Похороны Володи привлекли толпы мадридцев. А через несколько дней был подбит Сережа Тархов, его оперировали в госпитале, и он начал поправляться. Но когда начался воздушный бой вблизи госпиталя, он не выдержал, соскочил с кровати, подошел к окну, посмотрел в небо и замертво упал на пол.

Командование отрядом принял Сережа Денисов. Петр Иванович Пумпур, наш комбриг, провел совещание по тактике ведения воздушного боя. Было принято решение: бой вести двумя отрядами. Учитывая большую маневренность И-15, этот отряд должен вести бой по горизонталям, а отряд И-16, обладающий большей скоростью и мощностью мотора, должен вести бой на вертикалях. На другой же день в воздушном бою мы сбили трех «мессеров» и пять «фиатов», и все вернулись. Но немцы тоже учли эту тактику и в бой с нами вступали, только когда имели численное превосходство в два-три раза. Мы тоже перешли на новый маневр. Кроме нападения на бомбардировщики противника, мы стали уничтожать живую силу и технику на земле. Удары с воздуха давали очень большой эффект. Однако уйти от воздушных боев с «мессершмиттами» нам не удалось, и мы начали нести потери. Были сбиты Филипп Замашанский, Дима Павлов, Денис Жеданов. Мы установили, что они погибли от пуль в спину, и стали думать, что предпринять для защиты сзади. Инженер Кальченко предложил установить броневые спинки. Достали восьмимиллиметровые обрезные плиты и установили на некоторых самолетах. Успех превзошел наши ожидания: в очередном бою было установлено, что спинки спасли двух летчиков. Вскоре все машины имели эти бронеспинки.

Однажды к нам приехал фотокинорепортер Роман Лазаревич Кармен. Живой, подвижный, энергичный, он быстро подружился с нами и не жалел пленки на фото- и киносъемку наших отрядов. По его просьбе комбриг Пумпур приказал мне вывезти Рому Кармена для съемки воздушного боя. На другой день оба отряда поднялись в небо. На подступах к Мадриду встретили эскадру бомбардировщиков. Я вывел свою машину на солнечную сторону, и Роман приступил к съемке. Когда бомбардировщики убрались восвояси, на наши отряды напали истребители фашистов. Вот тут-то Кармен снял нашу тактику воздушного боя на горизонталях и вертикалях. Вечером он восторженно рассказывал нам, что видел и какие ему удалось сделать кадры. Он обещал показать свой короткометражный фильм о бое. Наутро, обвешанный фото- и киноаппаратурой, в своей кепочке с пуговицей на затылке, в курточке с многочисленными карманами и пистолетом на боку, он уехал в Мадрид, а мы снова и снова вылетали на уничтожение живой силы и техники противника, туда, где республиканским наземным частям было трудно.

Нужно сказать, что мы обращались друг к другу по именам (русским), только когда не было никого из испанских республиканцев и наших друзей из других родов войск - танкистов, артиллеристов, которые охраняли наш аэродром. При них мы обращались по именам, которые были даны нам с удостоверениями личности. Так, Володя Бочаров был Хосе Галарс. Сережа Тархов назывался Антонио Габ, наш комбриг Пумпур был полковником Хулио, а советник Смушкевич - генералом Дугласом. Сережа Черных имел документ на имя Хуана, а я - на имя Хосе Зоро. Так что по документам я оказался испанцем, а по национальности - француз.

Нужно еще сказать, что аэродром наш не был похож на аэродром в нашем понятии. Взлетная и посадочная площадка имела размер не более 300 х 400 метров, и нам приходилось частенько, особенно по вечерам, лететь на аэродром Алькала де Энарес, с которым была установлена связь и где располагалась эскадрилья Павла Рычагова. Однажды после боя, в котором был сбит Костя Ковтун, комбриг Пумпур, желая, очевидно, нас ободрить, сказал нам: «Держитесь, ребята, еще немного и после Нового года вас сменят отряды эскадрильи, оставшиеся в Брянске».

Дождаться смены мне не было суждено. В середине ноября я в одном из боев, расстреляв весь боекомплект, был сбит. Пламя охватило крылья самолета, я попытался сбить его фигурой падения «листом» и сбил, но не заметил, как потерял высоту, и, видя, что выброситься с парашютом опоздал, я направил машину в оливковую рощу. Резкий удар головой о колпак - и я надолго потерял сознание. Как рассказывал мне потом Сережа Черных, нашли меня метрах в двадцати от самолета.

Очнулся я в светлой комнате военного госпиталя в Одессе, куда меня доставил пароход чехословацкой компании. Как выяснилось, врач-испанец дал заключение, что мои повреждения смертельны, а на отправке меня на родину настоял Сережа Черных, мой боевой командир и друг. Наши врачи сделали операцию. Я оказался весь в гипсе - много было переломов. Через три месяца меня комиссовали и признали инвалидом I группы. Вернули мои документы, выдали так называемый «белый билет», удостоверявший, что я снят с воинского учета по непригодности к воинской службе. В госпитале меня навещали вернувшиеся из Испании Сережа Черных, Сережа Денисов, Паша Акуленко, Ваня Кравченко и Петр Иванович Пумпур. Они написали мне рекомендацию для вступления в партию. Когда я выписался из госпиталя, то уехал в Загорск, где жила моя мать и семья брата. По приезде я узнал, что родные получили на меня похоронку: «Ваш сын, Взоров Владимир Николаевич, погиб при исполнении военного задания».

Так закончилась моя боевая молодость.

Источник: Сборник «Здравствуй, ПОБЕДА» Саранск. Типография «Красный Октябрь. 1995 год Издание администрации г.Арзамас-16 в честь 50-летия Победы. Стр.220-232

 

Дополнение

Из того же сборника:
Стр.30-36

ВОСПОМИНАНИЯ О БИТВЕ ПОД МОСКВОЙ

 

Нет еще шести часов утра, а город погрузился в темноту. Введена светомаскировка. Ослепли громады домов. Ни в одном окне не брезжит огонек. Улицы пустынны. Парки и скверы наполнились сумраком и таинственным шорохом перемещающихся ветром опавших листьев. Черное небо нависло над городом, и в нем просматриваются призрачные очертания повисших в воздухе аэростатов воздушного заграждения. На крышах домов - посты. На земле у каждого угла - посты. Медленно движутся по улицам автобусы и трамваи с синими фарами впереди. Страшными становятся лица людей, попавших в свет этих фар. Они похожи на лица мертвецов. Тревогой наполнен город. Фашистские полчища подошли к окрестностям Москвы.

Объявлено осадное положение. Правительственные учреждения эвакуированы. Еще раньше эвакуированы вузы и театры. В Москве всем распоряжается Ставка Верховного Главнокомандования.
Сегодня я в последний раз провожу дежурство на крыше нашего института вместе со всеми своими дружками-сокурсниками, а завтра - с ополчением на фронт - защищать Москву. Сегодня я был на городском партийном собрании. Секретарь ЦК Щербаков сказал: «Над Москвой нависла страшная опасность. Сплошной линии обороны вокруг города уже нет. В ряде мест в окопах нет ни одного живого солдата. Предлагаю всем, кто еще способен держать в руках оружие, завтра вступить в народное ополчение».

Наутро я рассказал своим друзьям и о собрании, и о своем решении. Первым вскочил со стула Вахтанг Абашидзе: «Ты битый, ломаный инвалид, пойдешь воевать, а я - здоровый, буду сидеть за партой?! Нет уж - я с тобой!»

Тут вмешался Тима Соколенке: «Ребята, давайте все вместе, всей командой пойдем в ополчение! Черт с ними, с нашими отсрочками. Я с тобой, Володя!» - «Ребята, а меня вы возьмете с собой?» - обратился Костя Соколович.

Решили: в ополчение уходим все. После завтрака в «Пит.пункте» мы направились к зданию Бауманского райкома партии. Там уже шумела толпа. В основном это были пожилые люди, многие в очках, были даже поседевшие. Они-то и волновались больше всех, доказывая, что еще в силах держать оружие в руках.

Это был третий набор в московское ополчение. Два полка уже воевали. Туда ушла молодежь, не имеющая повесток призыва в армию. Мы получили оружие, патроны, ватники, котелки, вещевые мешки и сухой паек на пять суток. «Там на месте вас поставят на довольствие в дивизии», - говорил уполномоченный, проводивший регистрацию.

Сбор был объявлен на завтра, в десять часов. Свои проездные билеты Москва-Новороссийск и эвакуационные удостоверения мы сдали завхозу института. Эвакуация имущества института была завершена, и мы должны были отправиться на восток -продолжать учебу. «Куда вы лезете, ведь там пекло, - говорил нам завхоз института. - Кончится война, кто будет поднимать хозяйство? Ведь вам осталось учиться всего полтора года». Он и ругал, и уговаривал отказаться от задуманного, особенно Костю Соколовича. Но распрощался с нами по-хорошему, по-русски.

Колонна полка народного ополчения Бауманского и Кировского районов вышла на Ленинградский проспект. И днем все напоминало о войне: белые кресты на стеклах окон, орудия на бульварах и в скверах. На одном из домов висел огромный плакат, изображавший женщину, державшую в руке лист с «Военной присягой», а над головой слова: «Родина-мать зовет». Часа через два колонна вышла за пределы Москвы и свернула влево. Мы поняли: нас ведут к Солнечногорску. Весь командный состав полка состоял из кадровых офицеров, начиная с командира взвода. Только младшего комсостава не было, и их назначали политруки - работники райкомов партии. На первом привале мы познакомились с комвзвода и назначенными из добровольцев командирами отделений.

Мы были самыми молодыми бойцами. Вскоре душой взвода стал наш Вахтанг Абашидзе. Спортсмен-разрядник по спортивной гимнастике, он не раз отстаивал честь нашего института в соревнованиях. Как-то быстро он познакомился со многими бойцами, не только из нашего взвода. Одному поправит мешок, у другого возьмет на свое плечо его винтовку. Скоро то тут, то там раздавались призывы: «Вахтанг, Вахтанг». Не оставлял он и меня. Зная, что в воздушных боях в Испании я был сбит и сильно покалечен, он частенько обращался ко мне: «Батоно Володя, ну-ка, дай мне свою винтовку, а то ты скоро устанешь». И нес ее до тех пор, пока я не отниму.

А Тима Соколенко - наш институтский штангист, плотный, сильный парень, добродушный, как все сильные люди, взял на себя заботу о Косте Соколовиче, известном в Москве шахматисте. Здоровьем Костя не блистал. Без очков он вообще ничего не видел. Тонкий, длинный, как лоза, он с трудом нес свой груз. Военная подготовка в институте была поставлена хорошо. Мы умели обращаться с оружием: и с винтовкой, и с пулеметом, и с гранатой. Затемно полк вошел в село Юрлове. Ночь прошла спокойно. Где-то далеко-далеко гремело, как будто там шла гроза. Но мы знали, что это гремели орудия, а значит, погибали люди.

Колонна полка вновь в походе. Но она уже не та, что уходила из города. Далеко впереди рота разведки. Параллельно справа и слева идут дозорные отделения. Мы прошли поля и вошли в лес. Северный ветер, бросавший в лицо холодный колючий снег, утих. К вечеру мы подошли к деревне Еремеево. Нас повели дальше. На опушке большого леса колонна остановилась. Как будто из-под земли вышла группа военных. Незаметно они разошлись по колонне, и вскоре послышались команды построения по батальонам. Полк, на позиции которого мы пришли, оказался полком 78-ой Московской Ополченческой стрелковой дивизии. Горстка мужественных обстрелянных людей - это все, что осталось от полка. Он не то, что поредел в боях - он был почти истреблен и все же продолжал удерживать такие рубежи, какие полагалось держать нескольким полкам. В их обороне оказалось много совсем пустых окопов. «Наши москвичи пришли! Теперь повоюем!» - раздались голоса. В них слышалась и радость, и солдатская благодарность за то, что не побоялись и пришли им на помощь.

Ночью из окопов мы увидели войну более зримо. Она возникла в образе ракетной метели, блеска трассирующих пуль, зловещих багрово-красных сполохов по горизонту. Пожары были видны далеко и справа, и слева. Неподалеку, за речкой, звучали пулеметные очереди. «Это немцы, страх отгоняют», - говорили нам бывалые бойцы. Утром мы с Вахтангом отправились в лес. Траншея вела нас к зарослям, среди которых возвышалась палатка. «Это же наш санвзвод», - сказал Вахтанг. «Пойдем, посмотрим на наши позиции», - сказал я, и мы отправились на угол леса. На опушке мы, прячась за деревья, выбрались из леса и осмотрели наши окопы.

От леса до окопов повсюду видны багрово-красные пятна, слегка припущенные снегом. «Видимо, раненые ползли», - сказал Вахтанг. По другую сторону окопов, спускаясь в низину к протекающей речке, пролегла открытая луговина со множеством бугров, присыпанных снегом. Ни пушек, ни минометов мы не увидели. Осмотревшись, вернулись в окоп. Командир взвода отругал нас за то, что ушли без разрешения. Вскоре мы узнали у «старичков», что бугры на луговине - это погибшие фашисты. Атаки здесь шли ежедневно. Отступая, немцы не уносили с собой не только убитых, но и раненых.

Командиры рассказывали нам, что на нашем участке фронта у немцев идет перегруппировка сил. Несколько дней мы отсиживались, привыкали к обстановке. Командиры проводили учения по ведению боя. Учитывая наш состав, они запретили при атаках немцев выскакивать из окопов и контратаковать фашистов. «Ваша задача, - говорили они, - огнем не подпускать к окопам врага, не паниковать, выручать друг друга».

У немцев с каждым днем усиливался гул танковых двигателей. Все говорили о готовящемся наступлении. Так оно и оказалось. В конце октября рано утром на наши позиции обрушился шквал минометного и артиллерийского огня. Мины с завыванием летели на нас, а затем взрывались, осыпая нас комьями земли. Несколько мин влетело в соседний окоп. Послышались крики и стоны раненых. Прибежали санитары, стали выносить бойцов в лес. Горький, смрадный дух навис над нашей обороной. Было страшно. Когда близился вой мины, казалось, что она летит на меня. Но еще не окончился обстрел, как послышалась команда занять свои позиции. Вздрагивая при каждом очередном взрыве, мы с трудом оторвались от земли и встали в свои ячейки. Подготовили гранаты, патроны, винтовки, бутылки с «горючкой». Выглянув из окопа, я увидел, что речку переходят толпы немецких автоматчиков. Широким фронтом рассыпавшись по луговине, гитлеровцы шли во весь рост.
Грозно молчали наши окопы, и хотя все еще грохотали взрывы мин вблизи, и земля по-прежнему сыпалась на наши головы, мы стояли, смотрели на приближающихся фашистов. Артиллерийский и минометный налет вдруг оборвался. Слышались только стоны раненых. Но вскоре гитлеровцы с пьяными выкриками бросились бежать на наши окопы. Как слепые, бежали и строчили из автоматов. Раздалась команда, и гром выстрелов из окопов разнесся над полем боя. Отгоняя страх, мы стреляли по людям, как по движущимся мишеням, лишь отдельные автоматчики добежали на расстояние броска гранаты. Но и они полегли под нашим огнем. Это был тяжелый день, исполненный неимоверного напряжения сил. Трижды мы отбивали атаки. Только к сумеркам остатки гилеровцев ушли за речку, и прекратилась стрельба. Полковая кухня привезла обед. После обеда мы долго обменивались своими впечатлениями и переживаниями.

На другой день, после минометного обстрела, атака фашистов началась при поддержке танков. В этом бою отличился наш Тимофей Соколенке. Когда танк подошел к окопам, Тима сумел удачно бросить связку гранат под гусеницы. Танк развернулся, и тут же мы с Вахтангом одновременно бросили на него бутылки с горючей смесью. Машина вспыхнула, потом задымила. Выскочивших гитлеровцев мы забросали гранатами. Другие танки повернули обратно, а с ними побежали и автоматчики.

В ноябре атаки шли на нас уже волнами. Отобьем одну, за ней набегает другая. Не считаясь с потерями, немцы шли и шли на нас, пьяные, горластые, а мы их уничтожали огнем, как страшную голодную волчью стаю. Мы тоже несли большие потери.

В одной из атак в мою ячейку влетела немецкая ручная граната. Вспышку огня я помню, а дальше наступила тьма. Очнулся я уже в московском госпитале. Там я узнал от поступивших позднее раненых нашего полка, что наша дивизия стала гвардейской в составе 16-ой армии, командиром которой был Рокоссовский, что в наступлении шестого декабря отличился Тимофей Соколенко, за что был награжден «Красной Звездой». Узнал о том, что мы воевали вблизи поселка Крюково, где размещался штаб армии.

Когда окончилась война, в институте из своих друзей я никого не встретил.