Интервью с
Владимиром Николаевичем
Забелиным
Глава 3. На фронте
91 ИАП. Комэск (фамилия не известна), Двирник
— Вы прибыли на фронт, тут воюют, тут
убить могут. А в тылу у Вас была спокойная работа. Почему люди стремились на
фронт? Патриотизм? Ладно, Бог с ним. Но по-житейски, что это, охота наград?
Да, бомбят, а на этом аэродроме еще и
артиллерия обстреливала… Причин много, но патриотизм — это первое. Нас
готовили для фронта. И я готовил летчиков для фронта. Это уже отпечаталось в
мозгу, и думаешь только об одном. Ну, романтика, что ли своеобразная… Но там
на фронте чувствуешь себя совершенно по-другому. И отношения между людьми
особые. Там себя чувствуешь вольным человеком. Так кажется…
Возможно и иные причины, например, у кого-то погибли родственники, немцы
разбомбили дом, или расстреляли семью, так у меня под немецкими бомбами мать
в Сталинграде погибла… Он рвется драться, и слезно просит, упрашивает, чтоб
его оставили, чтобы отомстить немцам за своих родных…
— С чего начались полеты на фронте?
Вылеты начались с облета района боевых
действий. Вылетали группой - мы четверкой и еще выделяли четверку для
прикрытия. Это первое мероприятие. Облетываем аэродромы свои в ближайшем
расположении, со всеми познакомиться. И идем вдоль линии фронта. С
противником не встречались, только со своими – полное превосходство было
нашей авиации. Немцы летали уже с оглядкой, и большими группами не
появлялись. Мы пару полетов таких сделали. Пришла команда, перебраться в
Дембицу. Туда прилетаем, это уже чисто наш аэродром. Вылетаем из готовности
номер один–два на перехват противника.
В общем, стали дежурить в готовности первой. Первый — это в кабинах,
прогретый двигатель… А вторая готовность под крылом самолета. В это время
было жарко там, мы сидим, и играем или в карты, или кто во что горазд. Но
уже с парашютом. Все шло нормально, изредка вылетали, ходили на воздушную
разведку в сторону Кракова, который был еще у немцев. Там уже надо шевелить
головой, шеей точнее, шея длинная должна быть у летчика-истребителя.
91 ИАП. Кудрявцев со своим ведомым.
— Шарфики были?
Шарфиков не было.
— Ну что на Вас было одето тогда?
Это было летом, поэтому простой
комбинезон. Комбинезоны, какие-то серые, по-моему. А на ногах сапоги.
Несколько раз поднимали по разведчикам. Разведчик немецкий идет в глубину к
нам. За ним гонялись, неоднократно. Но он идет всегда на большой высоте, я
несколько раз гонялся, а не дотянулся до него.
— Высотности двигателя не хватало или
кислородного оборудования не было?
Кислородного оборудования не было. Однажды
уже хорошо вижу этого разведчика - какой-нибудь бомбардировщик выполняет
разведывательный полет. Уже близко вроде, а у него высота была больше
семи–восьми километров, а без кислородной маски. Более пяти километров и не
пытайся.
Летали на разведку наземных войск. В это время войска 1-го Украинского
фронта проводили, так называемую, Дуклинскую операцию, это одна из
составляющих Карпатско-Дуклинской операции. Карпаты — это горы, которые
разделяют Польшу и Чехословакию. А Дукля — это чехословацкий город. По
дорогам шли наши войска, а мы их прикрывали с воздуха. Немецкие самолеты,
большей частью не бомбардировщики, а «Фокке Вульфы-190», приходили с бомбами
и пытались штурмовать. В одном из боев мы сразились с ними. В результате,
звеном три самолета сбили. Ну, в том числе и я сбил одного.
— И как немецкие летчики как Вам
показались?
Это уже не те наглые немцы, которые
когда-то были. Их там была четверка. Одна пара откололась, пошла в сторону.
К этим я подобрался, снизу, прямо под него подлез, и в упор открыл огонь. Он
перешел в пикирование отвесное до земли и взорвался. Я считаю, что сбил
ведущего, а его ведомый оторвался.
— Так он загорелся, задымился? Или без
дыма?
Ошметки летели от него, от хвостового
оперения его. Как я проанализировал, это было повреждение рулевого
управления, короче говоря, стабилизатор и руль высоты, вот туда я ему
залепил… (Забелину засчитан 26.10.44 1 ФВ-190 лично в р-не юго-западнее
Ясло. Комментарий М. Быкова)
— А какое вооружение было на Вашем «Яке»?
На «Яке» было, одна пушка 20 миллиметровая
«ШВАК». Ну и, по-моему, два 12,7 пулемета было. Сейчас не помню уже, два или
один.
— Как Вы считаете, сбит Вами «Фокке
Вульф-190» был истребитель, или штурмовик?
Ничего под крыльями у него не было,
никаких держателей и бомб я не видел. Я считаю, что эта группа выполняла
роль истребителей. Иначе им незачем было лезть на большую высоту - четыре с
половиной тысячи. В качестве бомбардировщиков «Фокке Вульфы» летали на
меньших высотах.
— Получается, что немец просто прозевал
Вашу атаку?
И я думаю так. Я заметил их первым, и
доложил командиру эскадрильи Миокову. Он сразу мне скомандовал:
— Атакуй!
А сам комэск развернулся и погнался за другими. За той второй парой, что
пошла направо. (Миоков Николай Дмитриевич, Герой Советского Союза, имел
на счету 22 лично сбитых самолета противника. М. Быков.)
— Вам премию за него заплатили?
Понятия не имею, об этом даже разговоров
не было.
— Вы летали с готовности номер один. Это
Вас конкретно держали как перехватчиков или весь полк так сидел?
Дежурили поэскадрильно. А в дежурной
эскадрилье, как правило, одно звено в первой готовности — сидит в самолетах,
второе звено готовность номер два, а третье звено готовность номер три.
— А двигатели запускали автостартером, или
воздушным баллоном?
Были и стартеры, были и баллоны, это в
зависимости от срочности вылета.
— У Вас одна победа над «Фокке Вульфом». А
были другие групповые бои?
Ну, были стычки такие короткие, на
настоящие групповые бои у немцев уже сил не было.
— На штурмовку летали?
На штурмовку раза два, по-моему, летал.
Идут, немцы, отступают в сторону Чехословакии. Дорога грунтовая,
передвигаются войска, буквально толпами, и техника, и пехота. И мы
атаковывали сверху, стреляли из пушек и пулеметов по ним. И видишь, как они
разбегаются. Бросают машины, разбегаются.
— Бомбодержателей не было у Вас на «Яке»?
Нет, не было. Ни у кого.
— А полк был чем вооружен?
Весь полк - «Як-3». Наши «Яки» не были
первыми. Я не говорил, что Тбилисский завод был первым в выпуске «Як-3». Их
делали и на других заводах. Тбилисский завод позже перешел на выпуск «Як-3».
— Разница была между тбилисскими «Як-3», и
других заводов?
Мне не приходилось летать на других…
Наверное, большой разницы не было.
— Сколько Вы денег получали? Начиная от
курсанта…
Курсантом? Рублей семь, не больше. Деньги
- на табак, на папиросы.
— А сколько Вы получали, когда стали
инструктором?
Наверное, рублей триста–четыреста..
— А когда на фронт попали?
Получал примерно столько же.
— Вы эти деньги на руки получали? Или на
аттестат переводили?
По-моему, на аттестат. На руках ничего не
было…
— Когда Вы попали на фронт, появилась
добавка? За боевые вылеты?
Вылетов я за это время сделал двадцать.
Летали редко, потому что некого бить было.
Вспомнил такой курьезный для нас день. Нас засекла немецкая артиллерия. Наша
взлетно-посадочная полоса, неширокая, длиной, может быть, километра полтора
была расположена у самого края леса. И мы на самом краю леса и на ночь
оставались, а самолеты затаскивали прямо под деревья.
— Капониры не рыли?
Капониров не было. Просто прятали их в
лесу. Еще деревца какие-нибудь ставили, прикрыть их. Немцы стреляют, и все
снаряды летят через нашу голову куда-то со свистом, на приличной еще высоте,
в сторону города Жешув. Эти стрельбы надоели, мы перестали на них обращать
внимание. Ну, стреляют и стреляют… Сидим, играем в карты. А невдалеке, в
стороне, стояла кирха, церквушка польская. И снаряды стали рваться прямо над
церковью на одной и той же высоте, долетает и взрывается снаряд. Мы
смотрели, вроде развлечения какого-то. В это время с другой стороны
аэродрома подходит к нам капитан артиллерист и говорит:
— Ребята, бросайте все! Сейчас по вам нанесут удар!
— Кто нанесет?
— Пристрелку вы видите? Приготовьтесь, — говорит. — Бегать вам придется.
Не поверили артиллеристу. Мы-то в этом деле не профессионалы. Но вскоре,
буквально в считанные минуты: «Трах! Трах! Трах!» Снаряды низко летят,
цепляют за деревья и взрываются. Ну, мы бросили все и побежали к щелям, и с
разбегу туда… Они были отрыты за самолетами… Но ими как укрытиями никогда не
пользовались, а ходили туда по нужде, как в туалет. И вот с разбегу туда:
«шлеп!» кто добежал первым, тому больше досталось. И только мы вдвоем
догадались бежать навстречу к немцам. По лесу бежим, а снаряды все чаще
цепляются за деревья, и осколки разлетаются. Мы падаем и снова бежим. Ну,
забежали туда, где снаряды еще не цеплялись за деревья. Это длилось минут
двадцать. Потом затихло все, а идти обратно не хочется. Потом слышим,
переговариваются, кричат, нас ищут. И мы вышли к столовой. А там, около
столовой несколько снарядов разорвалось. И комсорг полка стонет. Он всегда
нас вдохновлял речами, когда построят полк перед какой-нибудь операцией, и
вообще – воодушевлял… Сам не летал, не летчик. Но выходил и начинал:
— Товарищи! Мы этим гадам отомстим! Мы должны…
«Мы, мы»… Немца живого, небось, ни разу не видел, а все туда же! И вот
картинка, стоит он с простреленной гимнастеркой. Гимнастерка хорошая на нем,
но на животе, порвана, и торчит осколок снаряда. А он кричит дико:
— А-а-а-а! Помогите!
Врач полка подбежал, хватил за край гимнастерки, дернул. Осколок,
оказывается, был на излете, в общем, ткнулся в кожу, ну как заноза. И
чуть-чуть крови. Потом этому комсоргу никакой жизни не было. Все время все
над ним издевались. И, в конце концов, его куда-то перевели.
— А замполиты у Вас в 91-й полку летали?
Замполиты эскадрильи, или комиссары…
Нет. В эскадрилье их тогда не было.
Замполит полка был. Но это была нелетная должность.
— То есть все эти политические
руководители сидели на земле?
Вот в Корее замполиты эскадрильи были и
летали. А в Отечественную войну я таких не видел.
— А потери были при этом обстреле?
Потери были небольшие. Стали взлетать
дежурные самолеты, дежурное звено. Кто-то взлетел. Но из-за обстрела взлет
прекратили. И ближние к лесу самолеты накрыло… Но только самолеты повредили.
Этот капитан артиллерист догадался, что эта стрельба артиллерии
корректируется, и он побежал, туда, где во время взлета отрывались наши
самолеты. Там хатенка какая-то польская маленькая стояла, какой-то сарайчик,
почти на краю поля, и там поймал корректировщика немецкого.
— А кто после обстрела заделывал воронки?
Это дело батальона аэродромного
обслуживания. Местное население не привлекали.
— А какие у Вас отношения у вас были с
местным населением?
С поляками? Мы жили на этом аэродроме в
каких-то легких постройках. А на аэродром их никто не пускал, никогда. После
этого обстрела мы по тревоге взлетели и перелетели на другой аэродром. Рядом
уездный городишко Жешув. Там контакт с населением был только в смысле как
приобрести что-нибудь спиртное. Да и то, побаивались… Мы уже привыкли к
мысли, что остаемся в полку, и вдруг в конце декабря нашу четверку командир
вызывает и говорит:
— Ребята! Сделать ничего нельзя, — достал телеграмму главнокомандующего ВВС
и показал.
«Немедленно откомандировать…» И нас сразу же в машину и во Львов. Солдаты
нас сопровождали, потому что были неоднократные нападения - бандеровцы часто
вылезали на дороги и обстреливали машины. Создали такие специальные наряды,
которые вдоль дорог барражировали туда-сюда для предупреждения таких
нападений.
— Как Вы к спиртному тогда относились?
На фронте - каждый вечер сто грамм. Утром
рано подниматься, пьянствовать было не с руки.
— А в ЗАПе?
В ЗАПе вообще не было. И ста грамм… Там
это было бы грубое нарушение.
— Я понял, что выпивку достать было не
проблема?
Не проблема, конечно, кому невтерпеж. Но
лично я обходился сто граммами.
— Ну а как Вы возвращались из фронтовой
командировки?
Поездом. Нас было четверо: я.
Борис Фадеев, Сотников и Балалаев. Со Львова на Харьков. В Харькове наши
пути разошлись, дальше каждый поехал своей дорогой. Я, например, поехал в
Сталинград, я оттуда родом.
— Родных проведать?
Мать у меня погибла в Сталинграде во время
бомбежек. Отец служил в это время где-то в прифронтовой полосе в Белоруссии,
в мастерских каких-то авиационных работал. Мой родной брат, Николай, еще
мальчишка - лет ему было примерно пятнадцать, где-то скитался. Он из
Сталинграда убежал в деревню, и ходил по дальним родственникам от одних к
другим. Моей задачей было его найти и увезти с собой в Кутаиси. Ну, я его
нашел, привез с собой, он жил с нами прямо на аэродроме, и его поставили на
довольствие как солдата. Ну, а я своим делом занимался.
— То есть Вы, найдя брата, вернулись в тот
же 11-й ЗАП?
На фронт я улетал из 26-го ЗАПа. С фронта
вернулся в 25-й полк, где командиром эскадрильи стал Кондратьев, а
командиром звена Соболев. В 25-м ЗАПе мы летали на «Кобрах». Ничего
выдающегося вплоть до Победы не происходило.
— Как Вы встретили победу?
Это в Кутаиси было. На рассвете 9-го мая
поднялась страшенная стрельба. Стреляли из всех видов оружия. И пушки, и
пулеметы, и черт его знает, что. Ракеты взлетают… Кто-то услышал по радио, и
сразу начали стрелять везде.
— Какие у Вас награды за Великую
Отечественную войну были?
За подготовку летчиков для фронта, а у
меня насчиталась, наверное, не одна сотня, наградили всех
летчиков-инструкторов «Орденом Красной Звезды» и двумя медалями «За боевые
заслуги».
